27 марта 1881 года император Александр III вместе со своей семьей переехал в Гатчину, которая стала его постоянной резиденцией на все тринадцать лет царствования. Этот выбор весьма одобрял почетный лейб-медик Сергей Петрович Боткин, считавший что «Гатчина обладает всеми качествами курорта: высота над морем — 350 футов, чистый воздух, отличная вода, обширные парки. Сам Боткин приобрел в Гатчине большую дачу с хорошим садом»[1]. Когда был решен вопрос о переезде в Гатчину императора, то там был принят ряд мер для обеспечения его безопасности. Это касалось не только нового порядка охраны, но и различных профилактических и санитарных мероприятий, что было не менее важным.

Чтобы понять, как было организовано медицинское обслуживание при императорских дворцах, совершим небольшой экскурс в историю.
Император Александр III с семьей в Собственном саду.

Здоровье государя никогда не было его личным делом, его лечением занимались придворные врачи, которые в начале ХVIII века получили наименование лейб-медиков (от немецкого «Leib» — тело). Они сопровождали царя в военных походах, поездках по стране и за границей. В 1707 году, по поручению Петра I, в Москве Николай Ламбертович Бидлоо возглавил первый госпиталь и первую в стране госпитальную школу. В том же году, в Санкт-Петербурге, была учреждена Аптекарская канцелярия, руководителем которой стал лейб-медик Петра I Роберт Арескин (Эрскин). В 1716 году его назначили архиатром (главным врачом) и «президентом канцелярии надворной медицины и всего медицинского факультета империи»[2]. В 1721 году появилась Медицинская канцелярия, которая осуществляла под началом архиатра Ивана Лаврентьевича Блюментроста, руководство всей отраслью[3]. Что примечательно, и Арескин, и Блюментрост, были владельцами Гатчинской мызы с 1716 по 1734 годы, приписанной в то время к Аптекарскому приказу[4]. В 1763 году Медицинская канцелярия и пост архиатра были ликвидированы. Управление медициной было возложено на Медицинскую коллегию.

К началу ХIХ века уже невозможно было представить российский императорский двор без большой свиты лейб-медиков и их помощников. Услугами придворной медицины пользовались не только первые лица царской фамилии, но и царедворцы, и члены их семей. Для их лечения в придворной аптеке находились врачебные снадобья, многие из которых доставлялись из зарубежных стран. С 1826 году придворная медицина перешла в подчинение Министерства императорского двора, что практически не отразилось на ее организационных основах и характере деятельности.

Наряду с привычной уже должностью лейб-медика, появились новые – лейб-хирург, лейб-отиатр[5], лейб-акушер и др. При особе царской фамилии продолжал оставаться лечащий врач, который, как правило, осуществлял общий контроль за состоянием здоровья своего подопечного, выступая в роли основного специалиста-терапевта. Однако, наряду с ним, в зависимости от характера заболевания, в осмотре и лечении пациентов принимали участие лейб-хирург, лейб-окулист и лейб-отиатр. Взаимоотношения между коллегами складывались по-разному, но когда им приходилось собираться на консилиум, личные мотивы отступали на второй план и не мешали принятию объективных решений[6].

Со второй половины ХIХ века в системе придворной медицины появляются должности почетных лейб-медиков. По обыкновению, это были известные академические и университетские профессора, а также другие опытные и знающие специалисты различного профиля, которые приглашались в качестве консультантов.

При дворе, вместе с лейб-медиками, находились гоф-медики, которые оказывали помощь чиновникам и служителям. Они состояли в штате Министерства императорского двора, занимали должности в различных учреждениях этого министерства и дворцовых госпиталях.

24-го апреля 1888 года, на основании утвержденного положения о врачебной части Министерства императорского двора, вместо бывшего установления «Придворной медицинской части», в составе министерства было образовано особое «центральное» учреждение — Инспекция врачебной части Министерства императорского двора. «Придворный конюшенный госпиталь был переименован в С.-Петербургский госпиталь дворцового управления, а загородные лечебные заведения наименованы Царскосельским, Петергофским и Гатчинским госпиталями дворцового ведомства, с подчинением их местным дворцовым управлениям, по принадлежности. […] Гатчинскому госпиталю с богадельней положено было 16 лиц»[7].

На врачей Гатчинского госпиталя, кроме лечения проживающих в городе, было «возложено исполнение медицинских обязанностей по управлению Императорской охоты»[8]. С 1881 по 1889 годы эту должность занимал врач Алексей Нилович Сидельников, в 1889 году его сменил Василий Михайлович Эдемский[9].

Таким образом, к концу ХIХ века придворная медицина превратилась в достаточно развитую организационно оформленную структуру, в которую входили врачи-специалисты, их помощники в лице фельдшеров, акушерок, сестер милосердия, фармацевтов, а также лечебные учреждения, предназначавшиеся для обслуживания чиновников министерства императорского двора. Все штатные сотрудники, за исключением, лейб-медиков, подчинялись инспектору придворной медицинской части[10], входившему в главное дворцовое управление. Одной из главных задач инспектора являлся подбор кадров. При этом, самое серьезное внимание обращалось не только на профессионализм кандидата, но и на анкетные данные, степень благонадежности. После серии покушений на Александра II и его гибели дворцовая полиция тщательно проверяла всех поступающих на службу и в медицинскую часть при дворе.

Интересы царской охраны и медицины нередко сталкивались. Например, при проверке врача М. Г. Данилевича в конце 1913 года было установлено, что в 1905 году он, будучи в Витебской губернии, «посещал еврейские молельные дома, где будто бы в среде еврейской молодежи произносил агитационные речи»[11], и в мае 1905 года был арестован при ликвидации местной организации партии социалистов-революционеров. Инспектор придворной медицинской части Н. А. Вельяминов пытался заступиться за врача и в письме к начальнику дворцовой полиции Б. А. Герарди указывал, что знает М. Г. Данилевича как «прекрасного врача, который был ему рекомендован весьма солидными авторитетами», что «факт этот имел место в то время, когда таких арестов было очень много», что врач предназначается им для заразного отделения Гатчинского госпиталя, «имеющего лишь крайне отдаленное отношение к Высочайшему Двору». Однако окончательный вердикт дворцового коменданта В. Н. Воейкова был: «Своего согласия не даю»[12].

Одной из главных задач придворной медицинской части было осуществление жесткого санитарного контроля в местах пребывания Высочайшего двора. В случае эпидемий, первоочередной мерой обеспечения безопасности императорской фамилии, было объявление строгого карантина. Как правило, карантинные ограничения устанавливались по отработанной схеме: сокращалось число публичных мероприятий; ограничивался круг лиц, официально представлявшихся императору и императрице; уделялось особое внимание приготовлению пищи; усиливался медицинский контроль за состоянием здоровья многочисленной дворцовой прислуги, которую, при заболевании, сразу же изолировали. То же касалось и придворных. Для них при императорской резиденции развертывался военный госпиталь[13].

У императорских детей были кормилицы, однако, за все время пребывания во дворце, «мамка» не имела права навещать родных и выходить в город. Это требование объяснялось опасностью занести в детскую какую-нибудь инфекцию[14]. В случае заболевания кого-то из детей, принимались самые радикальные меры. Например, после того, как зимой 1888 года великая княжна Ксения Александровна переболела тифом[15], ее комнаты подверглись полному косметическому ремонту, а вся мебель, вещи и игрушки были уничтожены.

В 1892-1894 годах, ввиду появления холеры, как в Санкт-Петербурге, так и в загородных резиденциях, были приняты самые широкие меры по предупреждению распространения заболевания, а при всех госпиталях дворцового ведомства открыли специальные холерные отделения.

Для содействия дворцовым управлениям в надзоре за санитарным состоянием Царского Села, Петергофа и Гатчины, учредили санитарные комиссии и, на основании «положения о санитарных учреждениях в городах дворцового ведомства» 29-го июля 1892 года, при них находились санитарные попечители. Тогда же министром были утверждены санитарные правила для городов дворцового ведомства[16], которым неукоснительно надлежало следовать.

В Гатчинской придворной медицинской части, в конце ХIХ – начале ХХ века, на санитарной службе (Константиновская ул., 7), под руководством доктора Михаила Рубеля трудились дезинфектор Иван Федорович Федоров и фельдшер Дмитрий Юшманов[17]. В 1892 году в городе началось строительство новых бараков для заразных больных. Работы были закончены в 1894 году[18].

Говоря о медицинском обслуживании императорской семьи, интересно будет узнать и о работе придворной аптеки в Гатчинском дворце. Она подчинялась непосредственно инспектору придворной медицинской части. На плане части Гатчинского дворцового парка вблизи дворца 1847 года, аптека находилась в Екатеринвердерской башне, а в конце ХIХ века — аптека и помещения аптекарей видны на плане первого этажа Кухонного каре архитектора Кокорева[19]. В 1888 году в ее составе было восемь лиц: «управляющий аптекой (VI Кл.), аптекарь (VIII Кл.), лаборант (IХ Кл.), старший аптекарский помощник (IХ Кл.) и четыре младших аптекарских помощника (ХII класса)[20].

С 1880 года одним из важных направлений деятельности аналитиков аптеки стали систематические проверки доброкачественности воды дворцового водопровода и воздуха апартаментов императорской семьи[21] (первые водоочистительные машины появились в Гатчине в 50-х годах ХIХ столетия)[22]. Для водоснабжения зданий дворцового правления в городе в 1888 году был устроен водопровод[23]. Проверки чистоты воды проходили каждый год[24], что исправно указывалось в санитарных годовых отчетах.

Наиболее полные описания медицинского обслуживания принадлежат Н. А. Вельяминову, который в 1894 году стал почетным лейб-медиком и лечащим врачом государя. В своих воспоминаниях Вельяминов рассказывал о том, что из врачей в Гатчине постоянно жил только лейб-медик государя Густав Иванович Гирш. «В царской семье его очень любили, как человека доброго, покладистого, хорошего и терпеливого, но, как с врачом, с ним никто не считался; на него смотрели, как на старого, преданного слугу, больше — как на старую удобную мебель, к которой привыкли. Он был удобен потому, что никогда не обижался и с консультантами всегда соглашался»[25]. Крылатой стала фраза этого врача: «Никотин — это яд медленного действия. Я его принимаю пятьдесят лет подряд, и он пока ничего не смог со мной сделать»[26].


Николай Александрович Вельяминов.

Врачами-консультантами при дворе были: А. Я. Крассовский — акушер императрицы и К. А. Раухфус — лейб-педиатр. «Консультантами по внутренним болезням были: академик Н. Ф. Здекауер, носивший звание лейб-медика-консультанта, и профессор С. П. Боткин; по глазным болезням — И. И. Кабат и Н. И. Тихомиров, по ушным — профессор Н. П. Симановский. Хирургами считались Г. И. Гирш и А. Л. Обермиллер — медицинский инспектор министерства двора»[27].

Среди лечащих врачей Александра III был также известный русский терапевт Григорий Антонович Захарьин, к которому сам император относился с уважением[28]. В своих письмах Александру III из Абас-Тумана, Мария Федоровна называла доктора «ангелом мира», «старым добрым, чудесным Захарьиным»[29].

Григорий Антонович Захарьин.

Известные ученые-медики наших дней, профессора В. И. Маколкин и А. В. Недоступ, писали: «Лечение, назначаемое Захарьиным, было глубоко продуманным и необременительным (как это всегда бывает у выдающихся врачей, он лечил легко). Назначал немногие, но хорошо известные ему средства. Порой он вовсе ничего не выписывал, зато давал множество советов по гигиене, питанию, укладу жизни и т. д.»[30].

Как правило, врач, однажды включенный в «ближний круг» императорской фамилии, редко выходил из него. Он всегда сопровождал венценосную семью. Так, фельдшер Чекувер, который лечил детей императора, оказался в числе погибших в катастрофе 17 октября 1888 года при станции Борки.

Николай Федорович Здекауер.

Следует заметить, что медицина и врачи при Александре III не были в «фаворе». С. Ю. Витте вспоминал, что в царской семье был «какой-то странный — не то обычай, не то чувство — не признаваться в своей болезни и по возможности не лечиться, и вот это-то чувство, эта привычка у императора Александра III были особенно развиты»[31]. По словам Н. А. Вельяминова, государь думал, что он всегда здоров, а потому «не нуждался во врачебной помощи, не любил лечиться, не особенно верил в могущество врачебной науки и считал медицину «бабьим делом» — уделом спальни и детской…»[32] Вплоть до 1892 года из всех лейб-медиков в жизнь царской семьи допускался только один Гирш, но, «как видно, являлся очень слабым представителем врачебного мира при дворе, не имея никакого престижа, чтобы защищать интересы врачей пред Государем и сколько-нибудь влиять на роль и значение государственной и общественной медицины в России. С. П. Боткин, очень почитаемый Государем и всей императорской фамилией... от двора Александра III держался вдали и появлялся только, когда его звали. Ареной-же Раухфуса служили детская, где он, по привычке забавлять своих маленьких пациентов, держал себя полушутом…»[33]
Сергей Петрович Боткин.

По обыкновению, ежедневно производился анализ мочи и прочих выделений, но государь относился к этому пренебрежительно, и, по словам Г. И. Гирша, «бросал в ночную вазу окурки папирос, что, конечно, нисколько не мешало производить анализы, а только несколько усложняло дело»[34].

О нежелании Александра III следовать предписаниям врачей говорит и запись в дневнике А. В. Богданович от 23 октября 1894 года: «когда Захарьин был в Петербурге, он задохнулся от дурного воздуха, войдя в спальню царя, в которой были четыре собаки. Эти собаки грязнили всю комнату, а царица не хотела их оттуда увести»[35].

При императорском дворе служили также лейб-окулисты. С ними тесно сотрудничали специалисты-оптики, занимавшиеся изготовлением линз. Как правило, они получали звание придворных поставщиков. Таких мастеров с 1833 по 1913 годы насчитывалось 11 человек. Изготавливали и собирали лорнеты и пенсне ювелиры высочайшего уровня[36]. В список оптиков-поставщиков императорского двора входили: А. Эдельберг, братья Тицнер, Швабе и К. Воткей. У Александра III зрение было хорошее. Н. А. Вельяминов вспоминал, что, будучи в Гатчине, он высказал императору предположение, что очень яркая электрическая лампа без абажура в маленькой низкой столовой вредна для глаз, государь ответил ему, что это предубеждение, «орел всегда смотрит прямо на солнце, не боится света, не портит себе глаз и обладает особенно острым зрением»[37].

С 1843 года в придворной медицинской части существовала должность «дентиста», в обязанности которого входило не только оказание стоматологической помощи императорской фамилии, но и оказание услуг многочисленным придворным и их родственникам. Иногда лейб-дантистов вызывали в Гатчинский дворец из Петербурга. В дневнике великого князя Николая Александровича от 13/25 апреля 1882 года отмечено, что доктор «Марини приезжал осматривать зубы»[38].

Александр III был человеком высокого роста, крепкого телосложения. Многие считали, что он был тучным, да и самому императору так казалось. Поэтому он ограничивал себя в еде, старался загрузить себя физической работой: разгребал снег на дорожках Гатчинского парка, пилил и колол дрова. В его рабочем кабинете в Гатчинском дворце находился еловый чурбан, высотой около метра, принесенный лично Александром III из леса. На нем был закреплен «прибор для колки дров», там же находились колун и 4 топора с запасными топорищами»[39]. Н. А. Вельяминов отмечал, что слишком большие физические нагрузки переутомляли сердце императора. При этом врач сетовал на то, что «государь никогда не допускал тщательного исследования себя и раздражался, если оно затягивалось, поэтому профессора-терапевты всегда исследовали его очень поспешно».



Александр III с детьми Михаилом и Ольгой,
учителями К. Хисом (слева) и Ф. Тормейером у
снежной крепости в Гатчинском парке. Конец
80-х-начало 90-х ггю ЦГАКФФД СПб.

Друг царя, князь В. П. Мещерский вспоминал, что если Александр III заболевал, то «героически выносил самые нестерпимые страдания, ни на минуту не прерывая занятий и даже шутя с собеседниками, но к доктору обратиться для него было мучительнее и тяжелее всякой сильнейшей боли»[40].

Несмотря на то, что императорскую семью лечили лучшие отечественные и зарубежные врачи, верный диагноз болезни Александра III они установить не смогли. В 1894 году государь скончался в Ливадии, в возрасте 49 лет. Говоря об объективных фактах, приведших к диагностической ошибке, Н. А. Вельяминов, в первую очередь, выделил нежелание Александра III проводить серьезное обследование[41].

В последние месяцы своей жизни император страдал от головных болей, бессонницы и слабости в ногах. Доктора порекомендовали ему отдых в теплом Крыму, но, вместо этого, семья уехала в императорский охотничий домик в Спале, в Польше. И лишь настоятельные рекомендации известного немецкого профессора Эрнста фон Лейдена, поставившего диагноз — нефрит, заставили Александра III уступить и отправиться с семьей в Ливадию. После небольшого улучшения, ему снова стало хуже. Это объяснялось, в частности, тем, что император постоянно нарушал предписания врачей. Например, употреблял категорически противопоказанное ему мороженое, которое очень любил[42]. В октябре состоялся консилиум, в котором приняли участие: Г. И. Гирш, Н. А. Вельяминов, Э. Лейден, Г. А. Захарьин и П. М. Попов (ассистент Захарьина — М. К.). Они подтвердили диагноз. Облегчить страдания царственного пациента, доживавшего последние дни, врачи могли, лишь кислородными подушками и массажем ног[43].

После кончины государя патологоанатомы сделали заключение о том, что «смерть Александра III наступила от гипертрофии сердца и жировом перерождении его при хроническом интерстициальном воспалении почек…»[44] Бесспорно, что при таком диагнозе, врачи не могли оказать пациенту реальную помощь, так как отсутствовали эффективные средства.

Уже после смерти Александра III, вдовствующая императрица Мария Федоровна часто бывала в Гатчине. Она занималась благотворительностью, навещала детскую лечебницу, приют и заботилась о развитии медицины. Например, в 1900 году при Гатчинском дворце были переустроены помещения для врачебного дежурства и для лаборатории Гатчинского санитарного врача, о чем свидетельствует переписка инспектора придворной медицинской части Н. А. Вельяминова с начальником дворцового управления К. К. Гернетом. Для снабжения инструментами и инвентарем врачебных приемных при дворце было ассигновано 1 064 рубля. В первом этаже служебно-конюшенных зданий под приемный покой для доктора Н. Н. Калинина были оборудованы комнаты с квартирой для фельдшера. Для ожидания больных выделялось специальное помещение[45].

Вдовствующая императрица Мария Федоровна на скамейке
в Собственном саду. 1900. ГАРФ.

Придворная медицина в конце ХIХ столетия, занимала особое место в системе всего здравоохранения России. Как правило, членов императорской фамилии лечили лучшие врачи. Они же давали рекомендации по медицинскому обеспечению жителей; существующие в загородных резиденциях госпитали подчинялись местным дворцовым управлениям и входили в дворцовое ведомство. Важнейшее внимание уделялось санитарному состоянию: специальные комиссии осуществляли надзор за водопроводом, выгребными ямами и канализационной системой; на окраинах были построены бараки для заразных больных. Впоследствии, мероприятия по охране здоровья населения получат дальнейшее развитие, а достижения придворной медицины станут всеобщим достоянием.


Приложение

Лейб-медики императора Александра III: