Семенов В. А.
Иллюстрация из журнала «Наше Наследие». № 98. 2011.
Проблема еще и в том, что мы не имеем мемуаров непосредственных участников событий, за исключением воспоминаний генерала Леонтия Леонтьевича Бенигсена (1745-1826) и Константина Марковича Полторацкого (1782-1858). Остальные воспоминания являются уже «не собственно» мемуарами, а, по выражению А. Г. Тартаковского, «мемуарными записями», которые определяются им, «как записи устных воспоминаний современников тех или иных событий прошлого другими лицами»[4]. Из авторов мемуарных записей весьма немногие получили информацию, действительно заслуживающую нашего внимания. Весьма характерно, что в широко известном фундаментальном указателе «История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях» в аннотациях более чем к 70-ти мемуарам отмечается, что их автор дает информацию или о царствовании Павла I в целом, или о личности императора. При этом более двадцати авторов сообщают сведения о событиях 1801 года, а вот в специальный подраздел «Переворот 11 марта 1801 г.» включены воспоминания лишь 12-ти мемуаристов,[5] причем практически все они фигурируют в неоднократно переиздававшемся сборнике «Цареубийство 11 марта 1801 года».
В первую очередь должны быть названы записки генерала Л.Л. Бенигсена — единственного свидетеля, видевшего все происходившее в спальне императора Павла I собственными глазами. Причем он был не просто участником событий, а руководителем колонны «цареубийц», и его роль в перевороте очень велика. Позже многие из современников (А. Ф. Ланжерон, А. Н. Вельяминов-Зернов, А. Чарторыйский и др.) отмечали, что если бы не хладнокровие Бенигсена, заговор мог бы и не иметь успеха. Так это или нет судить трудно (вероятно, все-таки это преувеличение), но «слава» о поведении Бенигсена в ночь на 12-е марта распространилась очень широко.
Константина Марковича Полторацкого — в 1801 году девятнадцатилетнего прапорщика Семеновского полка, находившегося в карауле в Михайловском замке, трудно отнести к активным заговорщикам. Его мемуары интересны, прежде всего «жизненными» деталями о ходе событий на периферии переворота, а также о самых первых минутах нового царствования. Чего стоит только один короткий, но чрезвычайно выразительный фрагмент: «Я вошел в комнату Императора; его тело было брошено в углу на пол [выделено мной — В. С.] и покрыто простыней. Я приподнял ее, и то лицо, которое еще несколько часов назад заставляло нас трепетать, теперь внушало страх своим видом». Начинает же свои воспоминания К. М. Полторацкий с эпизода, на первый взгляд, весьма заурядного. По личному приказу великого князя Александра Павловича вне очереди, 11 марта караул в Михайловский замок назначается от Семеновского полка.
Л. Л. Беннигсен. Гравюра Е. И. Гейтмана. 1812.
На самом же деле эта замена являлась одним из основных и весьма дальновидных шагов в планах заговорщиков, что и показали ночные события.
1822-1825.
Государственный Эрмитаж.
Государственный Эрмитаж.
Рассказывая о заговоре, завершившимся переворотом 11 марта, мы будем придерживаться версии, которая нам кажется наиболее правильной, не настаивая на ее абсолютной истинности.
Император Павел I — человек трагической судьбы. И дело не только в насильственной смерти, но и во всей его жизни, в мучительной двойственности положения на протяжении десятилетий: наследника Российского императорского престола — с одной стороны, и человека лишенного реального политического веса — с другой. Пожалуй, только Павлу было предначертано вынести всю тяжесть, весь ужас ситуации, когда человек остро ощущает свое высокое предназначение, чувствует потребность послужить Отечеству, однако полностью лишен такой возможности. Хорошо известно, что вплоть до своего вступления на престол Павел не играл самостоятельной политической роли, более того, Екатерина II активно стремилась к тому, чтобы лишить его всякой роли вообще — даже права воспитывать собственных сыновей. Более того, есть свидетельства, что в последние годы она вынашивала идею передачи престола через его голову старшему сыну — великому князю Александру Павловичу. Что оставалось ему? Многолетнее томительное ожидание своего часа. Недаром, позднее Павел об этих годах своей жизни отзовется как об «упражнении в терпении». Но это было не пассивное ожидание. В тиши загородных резиденций он готовился к будущей роли главы государства, преодолевая приступы отчаяния от безысходности своего положения и издевки «большого двора». Именно тогда он выработал определенную государственную программу реформ, причем реформ вынужденных, так как царствование Екатерины II — это не только период блестящих достижений, которые действительно неоспоримы, но и время обострения глубоких противоречий в русском обществе, нарастания отрицательных тенденций в развитии России. Особенно в последние годы правления императрицы, когда в делах наступил явный застой. Нужно отдать должное Павлу — он увидел эти недостатки и после своего вступления на престол попытался исправить сложившуюся ситуацию.
Конец XVIII.
ГМЗ «Гатчина».
Второй лозунг — «Жить по средствам». Активная завоевательная политика Екатерины II привела к явному расстройству финансов страны, появлению государственного долга. Павел поставил своей задачей стабилизировать положение, что ему во многом удалось. Но призыв «затянуть пояса» не вызвал ответного отклика у дворянства, привыкшего к совершенно иному образу мыслей и жизни в царствование Екатерины[14]. К тому же в своих действиях император часто бывал непоследователен, чему можно привести довольно много примеров. Один из наиболее ярких — общее число расходов на возведение и украшение Михайловского замка составило астрономическую для XVIII века сумму — 6 миллионов 171 тысячу 69 рублей. Их с лихвой хватило бы на некоторые другие, более насущные нужды. Логика Павла понятна. Новая императорская резиденция должна была символизировать новые времена — эпоху благополучия, справедливости и законности. К несчастью для него современники видели все в ином свете, рассматривая это строительство как очередную прихоть безумного царя.
Михайловский замок с набережной Фонтанки. Б. Патерсен. 1801. Государственный Эрмитаж.
Дворянством, в первую очередь столичным, такая мелочная регламентация казалась тиранией, нарушением прав личности и, естественно, ничего кроме неудовольствия против императора не вызывала. К тому же, что гораздо важнее, в обществе изменилось само восприятие императорской власти. Взгляды Павла на прерогативы власти самодержца казались архаичными, после политики просвещенного абсолютизма Екатерины II и, особенно, после событий во Франции, а для высшего чиновничества, то есть той же дворянской верхушки, просто неприемлемыми. В связи с этим хочется вспомнить одну очень показательную историю, которая произошла в 1799 году. 1 июня этого года московский военный губернатор граф Иван Петрович Салтыков получил письмо императора Павла I, отправленное из Павловска 29 мая, в котором говорилось: «Входя в гонении, кои претерпевает уже с некоторого времени от матери своей мой генерал-адъютант князь Щербатов и желая прекратить оные, как от качеств непохвальных нраву ее происходящие, захотел я для обоюдного их спокойствия от имени моего написать к матери увещательное письмо, и в след за оным послал к ней сына нарочно для сих причин. Она же, не взирая на все, что я от моего благоволения располагал к ее пользе и чести, вместо ожидаемого мною миролюбия, в другой раз еще проклятие свое на него, князя Щербатова, наложила. Видя в таковых поступках ее совершенное забвение всего того, что она обязана не особе уже моей, но моему сану, [выделено мной — В. С.] повелеваю вам тотчас по получении сего ехать к ней, и, ежели она в то же самое время не простит своего сына, к нему о том написав, то взять ее и отдать под начало в монастырь, оглася по городу и по губернии ее продер-зостный противу сына ее поступок, и о всем без замедления меня уведомить»[16]. Легко заметить, что у Павла не возникает ни малейших сомнений в его праве вмешиваться в отношения матери и сына, ведь это его подданные — Российского государя! Не трудно представить и реакцию московского общества на это письмо.
тического курса России: разрыв с Англией и сближение с наполеоновской Францией.
Недовольство Павлом усугублялось его личными качествами. Император был, по выражению русского историка М. В. Клочкова, «человеком быстрого темпа». И такого же темпа требовал от своих подчиненных, на что не все были способны, а малейшее промедление в исполнении приказания могло повлечь серьезное неудовольствие императора. К тому же его характеру была свойственна неустойчивость настроения. Павел не умел планомерно работать с конкретными людьми. Он не понимал, что перед ним не просто подданные, а человеческие личности. Нельзя сказать, что это целиком его вина, это его беда.
Император Павел I в мальтийском одеянии.
С. Тончи. 1798-1801. ГМЗ «Гатчина».
Гравюра по оригиналу Ф. Г. Баризьена. 1794.
Участие великого князя Александра Павловича в заговоре можно охарактеризовать «по нарастающей». Сначала он долго колебался и не говорил ни «да», ни «нет», но потом не только согласился на свержение своего отца, но и назначил дату переворота. А по сведениям К. М. Полторацкого в ночь переворота даже лично назначил в караул «нужных» людей. При этом, по справедливому замечанию М. М. Сафонова, «Александр никогда не давал согласия на убийство отца, но он позволил действовать заговорщикам от своего имени и в глазах общественного мнения навсегда остался отцеубийцей».[23]
Вечером 11 марта 1801 года заговорщики, которых было порядка 60-и человек, собрались у одного из участников заговора генерала П. А. Талызина — командира Преображенского полка. Квартира Талызина располагалась в здании казарм 1-го батальона этого полка, находившихся рядом с Зимним дворцом. Там заговорщики разбились на две группы и двинулись к замку. Одна — меньшая, в которой было порядка 20-ти человек, во главе с П. А. Паленом и В. А. Зубовым, вышла на Невский проспект и направилась к главным Воскресенским воротам замка. Она проникла во дворец, но непосредственного участия в убийстве императора не принимала. Позднее некоторые современники даже обвинят Палена в двоедушии. В решающий момент его не было в спальне Павла, а как только события свершились, он немедленно объявился в комнатах нового самодержца и взял инициативу в свои руки.
И. Е. Эггинк. Первая четверть XIX века.
ГМЗ «Гатчина».
Опущен молча мост подъемный».
Но… Во-первых, столь многочисленную группу, приближающуюся к замку, не могли не заметить часовые других постов, и все же тревога не была поднята. Во-вторых, в таком случае нужно допустить, что хотя бы часть рядовых знала о готовящемся перевороте. Однако ни в одном из мемуарных источников об этом нет упоминаний.
План Михайловского замка. Первый этаж.
Правдоподобной выглядит версия одного из исследователей Николая Овсянникова, высказанная в начале XX века. Он передает известный разговор Павла и Палена о том, что «хотят повторить 1762 год»[24], цитируя мемуары А. Ф. Ланжерона и заканчивает его своими словами: «Затем Пален доложил, что он нуждается в чрезвычайных полномочиях для предупреждения возможных случайностей и получил их. Без такого документа он не мог бы в ночь 11 марта 1801 проникнуть во дворец»[25]. Версия правдоподобна, но не более того, так как ни Ланжерон, которого цитирует Овсянников, ни другие мемуаристы ничего не говорят о наличии у Палена документа, предоставляющего ему чрезвычайные полномочия. Таким образом, утверждение автора, не более чем «логическое допущение», не опирающееся на источники. Анализ только одного этого эпизода показывает насколько сложно проследить историю переворота 11 марта 1801 года.
События, происходившие в замке, выглядят еще более туманно, хотя о маршруте заговорщиков мы можем говорить достаточно уверенно. В тамбуре за Рождественскими воротами есть дверь, ведущая на винтовую лестницу, сохранившуюся и поныне.
Лестница вела непосредственно к личным комнатам императора, находившимся на втором этаже здания. Заговорщики вошли в эту дверь и начали подниматься по винтовой лестнице. Внимательно познакомившись с планировкой здания, мы сразу же можем опровергнуть одну из самых распространенных легенд о событиях этой ночи. Известно, что в замок вошло порядка сорока человек, а до спальни добралось лишь около десяти. Общим местом в мемуарах стало утверждение о том, что большая часть заговорщиков отстала, заблудившись в темных, запутанных переходах замка (в собственноручных мемуарах Беннигсен пишет: «Из всей толпы сначала окружавшей нас, оставалось теперь всего человека четыре»[26], подобным же образом пишет племянник Беннигсена майор Э. фон-Ведель, который передает рассказ своего дяди: «Остались только Беннигссен, Зубов и четыре офицера»[27]). Действительно, планировка Михайловского замка на редкость сложна. Но здесь как раз тот самый случай, когда заблудиться негде. Поднявшись на 74 ступени вверх, мы оказываемся в бельэтаже непосредственно перед комнатами императора.
План Михайловского замка. Первый этаж. Фрагмент.
Причина отставания видимо в другом. Большая часть заговорщиков узнала о готовящемся перевороте в последний момент, и их решимости хватило только на то, чтобы пойти вместе с остальными к замку. Правильнее сказать, не они пошли, а их повели. Но по мере приближения к месту действия эта решимость испарялась, и каждый из них старался просто спрятаться за спину другого, поэтому до спальни добрались те, кто в наибольшей степени желал свержения императора.
Сколько же их было на самом деле? В литературе утвердилась несколько иная цифра, нежели та, которую сообщает Беннигсен в собственноручных записках. Она, впрочем, также основана на сведениях все того же Беннигсена. А. Ф. Ланжерон, передавая его рассказ о перевороте, приводит его слова: «Нас осталось всего 12 человек»[28]. Бесспорными участниками событий в замке, фамилии которых упоминаются большинством мемуаристов, могут быть названы два брата Зубовых: Платон и Николай, генерал Л. Л. Беннигсен, офицеры Я. Ф. Скарятин, А. В. Аргамаков, И. М. Татаринов, В. М. Яшвиль. Кроме того несколько, а порой и лишь один из мемуаристов упоминают офицеров Е. С. Горданова, В. А. Мансурова, Д. Н. Бологовского, И. Г. Вяземского и камердинера-француза князя Платона Зубова, имя которого остается неизвестным. Если суммировать, названые фамилии, мы как раз получим число — 12. А это число, как хорошо известно, число особое в символике и истории. Пожалуй, это — простое совпадение. Но, тем не менее, весьма интригующе.
План Михайловского замка. Бельэтаж.
Поднявшись в бельэтаж, заговорщики оказались перед дверью, ведущей в небольшую комнату, где на посту постоянно находились два камер-гусара. Дверь была закрыта. В числе заговорщиков был плац-адъютант Михайловского замка капитан А.В. Аргамаков, которому Павел приказал докладывать о чрезвычайных происшествиях в городе, не взирая на время. Аргамаков постучал в дверь и сказал, что в городе начался пожар и ему нужно срочно доложить об этом императору. Обманутые камер-гусары, зная голос Аргамакова, открыли дверь, и тогда заговорщики, минуя это помещение, ворвались в библиотеку. Библиотека представляла собой прямоугольный в плане зал и непосредственно сообщалась со спальней императора. Справа от входа были двери, ведущие в спальню. Библиотеку от спальни отделяла капитальная стена, рядом с которой был возведен тонкий простенок, благодаря чему образовывался тамбур между библиотекой и спальней. В тамбуре была дверь, ведущая на потайную лестницу, по которой можно было спуститься в апартаменты императора, находившиеся на первом этаже. Эта лестница в последствие сделалась знаменитой. Именно по ней, якобы, мог спастись Павел, если бы попытался сбежать. По утверждению большинства мемуаристов у заговорщиков с камер-гусарами возникла стычка. Один из часовых храбро защищал свой пост и получил удар саблей, второй же испугался и убежал (по другой версии он с криками побежал по замку, пытаясь поднять тревогу). То, что мемуарные свидетельства имеют под собой реальную почву говорит архивный документ. 13 марта 1801 года новый император Александр I «высочайше указать соизволил лейб-гусара (так в документах часто называли камер-гусаров — В. С.) Петра Кириллова пожаловать в камердинеры и находиться ему при вдовствующей Государыне императрице».[29] Мария Федоровна, видимо, не случайно решила приблизить к себе человека, пострадавшего при покушении на ее супруга.
Говоря о спальне, отметим одно обстоятельство. Полным незнанием планировки здания вызвано утверждение, встречающееся в некоторых воспоминаниях, о том, что в полу спальни был люк. Так один из мемуаристов пишет: 
«В спальне была потайная дверь, известная одному императору, вделанная в пол, чтобы открыть ее, надобно было подавить пружину каблуком сапога. Она вела на лестницу, а лестница — в коридор, откуда можно было спастись из дворца». И вот якобы Павел, услышав шум, «вскочил с постели и бросился к потаенной двери, но так он был раздет, то усилия отворить ее остались тщетными»[30], что и погубило самодержца. Никаких люков спальне, естественно, никогда не было.
Спальня сообщалась с Овальным будуаром, дверь из которого вела в покои императрицы Марии Федоровны. Хорошо известно, что в последние годы отношения Павла со своей супругой сильно обострились, особенно после появления официальной фаворитки — Анны Лопухиной-Гагариной. Но это была не просто семейная драма. Император предполагал, что Мария Федоровна хочет повторить судьбу Екатерины II, свергнув его, сама править государством (как показали дальнейшие события, предположения Павла имели основания). Подозрения искусно подогревались П. А. Паленом, который направлял мысли Павла в выгодную для заговорщиков сторону, отводя тем самым угрозу от Александра и от себя самого.
План Михайловского замка. Бельэтаж. Фрагмент.
Как писали некоторые современники, неудовольствие Павла своей супругой дошло до такой степени, что он не только прекратил с ней все отношения, но и приказал закрыть дверь, ведущую из Овального будуара в комнаты Марии Федоровны. Наиболее четко и лаконично эту версию высказала княгиня Д. Х. Ливен: «Он запер на ключ и прекратил сообщение между апартаментами императрицы и своими».[31] Это сыграло роковую роль в мартовскую ночь: Павел тем самым отрезал себе путь к спасению. Как крайнюю точку зрения в этом вопросе (в качестве казуса) отметим версию А. Ф. Ланжерона, который писал, что Павел «каждый вечер баррикадировал дверь, ведущую в ее покои»[32] и поэтому не смог ей воспользоваться. Данное утверждение интересно тем, и только тем, что наглядно показывает — какова была репутация императора среди современников. Трудно представить нормального человека, к тому же Российского императора, каждый вечер двигавшего туда-сюда диваны, шкафы и стулья, чтобы защититься от собственной супруги. Аргументом в пользу того, что дверь была закрыта, может служить еще одно высказывание упомянутой княгини Ливен. Рассказывая о том, как императрица Мария Федоровна, узнав об убийстве супруга, пыталась пройти в спальню Павла, княгиня пишет: «Она (Мария Федоровна — В. С.) бросилась к апартаментам, но роковые задвижки преграждали туда доступ. Тогда императрица направилась кружным путем через залы».[33] Можно считать, что утверждения о закрытой двери имеют под собой какую-то почву.
Абсолютное большинство мемуаристов пишет, что Павел, услышав шум, спрятался в спальне: по одной версии за ширмами, по другой — за каминным экраном. Некоторые даже утверждают, что он вообще залез в камин. Но это, на наш взгляд, тот самый случай, когда мнение большинства не является истиной. Это яркое отражение дворянской легенды. Более правдоподобно выглядит свидетельство единственного участника событий, происходивших в спальне, оставившего собственноручные воспоминания, генерала Беннигсена, который довольно буднично описывает этот эпизод: «Мы застали императора стоящим возле кровати, перед ширмами». Последовавшая за этим сцена еще менее ясна, чем все остальные события этой ночи. По словам Н. А. Саблукова, «отличавшийся обыкновенно большой нервностью, Павел на этот раз, однако, не казался особенно взволнованным и, сохраняя полное достоинство, спросил, что им всем нужно?»[34] Затем император повел себя не только достойно, но и довольно решительно. Согласно версии Э. фон Веделя Павел «без умолку громким криком звал на помощь»[35], по утверждению М. А. Фонвизина у Павла вырвалось «несколько угроз»[36], а один из современников идет еще дальше и пишет, что император после словесной перепалки даже ударил Платона Зубова.[37]
Достоинство, с котором держал себя Павел, сначала обескуражило заговорщиков, а потом по-служило последней каплей, переполнившей чашу ненависти, копившейся в течении длительного времени.[38] Кроме того, нельзя не отметить, что согласно утверждениям абсолютного большинства современников, офицеры, находившиеся в спальне, были пьяны. Мемуаристы расходятся в деталях, но почти все утверждают, что первый поднял руку на своего сюзерена граф Николай Зубов. Он ударил императора в висок массивной золотой табакеркой, зажатой в руке.[39] Павел повалился на пол и, как пишет один из мемуаристов, «все бросились доколачивать его». После короткой жестокой борьбы Павел был задушен офицерским шарфом. Характерно, что, если суммировать сведения о хозяине этого шарфа, сообщаемые мемуаристами, можно назвать пятерых человек, кому он принадлежал. По одной версии это был собственный шарф императора, по другой — генерала Беннигсена, по третьей — Аргамакова, по четвертой — Татаринова. Скорее всего, что это был шарф поручика Якова Федоровича Скарятина, в последующем дослужившегося до чина полковника, который, несмотря на свою дурную славу, успешно делал карьеру и даже был принят при дворе. С ним был знаком А. С. Пушкин, который в 1834 году в своем дневнике записал: «Скарятин снял с себя шарф, прекративший жизнь Павла I». К мнению Пушкина стоит прислушаться. Известно, что поэт в последние годы жизни активно интересовался царствованием Павла и собирал сведения о событиях ночи 11 марта 1801 года.
В последний момент события вышли из под контроля руководителей заговора, так как убийство императора ими, скорее всего, не планировалось. Они предполагали арестовать Павла и увезти в Петропавловскую крепость. М. М. Сафонов совершенно справедливо заметил: «если мы вдумаемся в ход переворота 11 марта, то покажется, что заговорщики действовали совершенно нелогично, если они заранее задумали убить Павла. Зачем было окружать дворец гвардейскими полками, солдаты которых готовы были прийти на помощь Павлу? Зачем группе заговорщиков надо было проникать в спальню императора и расправляться с ним там, когда проще было покончить с императором с помощью наемного убийцы? Пуля или кинжал обеспечивали автоматический переход власти к наследнику Александру без его участия в этом позорном деле. Важным моментом является и появление под окнами спальни Павла частной кареты. Случайно частная карета там оказаться не могла. Значит, она была заранее подогнана на территорию замка заговорщиками для того, чтобы увезти живого Павла из дворца».[40] Этот факт подтверждается мемуарами Л. Л. Беннигсена: «Прежде было условлено увезти его в крепость, где ему хотели предложить подписать акт отречения от престола»[41]. И именно об этом Пален вел переговоры с наследником престола, хотя некоторые современники упоминают фразу якобы произнесенную П. А. Паленом: «Чтобы приготовить яичницу, нужно разбить яйца». Но вполне вероятно, что эти слова были приписаны военному губернатору задним числом, а большинство мемуаристов просто воспроизвели красивую запоминающуюся фразу, которая была на слуху и прочно вошла в их сознание. Позже Александр рассказывал одному из своих ближайших сподвижников князю Адаму Чарторыйскому, что после отречения отца «хотел предо-ставить ему в полное распоряжение его любимый Михайловский замок, в котором низверженный монарх мог бы найти спокойное убежище и пользоваться комфортом и покоем. В его распоряжение хотел отдать обширный парк для прогулок и верховой езды, хотел выстроить для него манеж и театр — словом, доставить ему все, что могло бы в той или иной форме скрасить и облегчить его существование».[42] Вспомним, кстати, что предыдущие перевороты никогда не заканчивались непосредственно гибелью императора: и в 1740 году, когда свергали Ивана Антоновича, и в 1762 году, когда свергали Петра III. Конечно, не исключено, что и Павла через какое-то время постигла бы «прежестокая геморроидальная колика», от которой якобы умер спустя несколько дней после низложения его отец.
Утром, когда тело было осмотрено, были зафиксированы многочисленные следы побоев. Август Коцебу, ссылаясь на рассказ английского врача Гриве, руководившего бальзамированием тела Павла, пишет: «На теле были многие следы насилия. Широкая полоса кругом шеи, сильный подтек на виске, (…) красное пятно на боку, но ни одной раны острым орудием, как полагали сначала; два красных шрама на обеих ляжках, — вероятно, его сильно прижали к письменному столу; на коленях и далеко около них значительные повреждения, которые доказывают, что его заставили стать на колени, чтобы легче задушить. Кроме того, все тело вообще покрыто было небольшими подтеками; они, вероятно, произошли от ударов, нанесенных уже после смерти»[43]. История сохранила имена медиков, занимавшихся анатомированием и бальзамированием тела покойного государя. 10 апреля 1801 года высочайшим повелением были пожалованы «гофхирургам Орлаю и Филиппову, да придворному аптекарскому помощнику Польману по тысяче рублей каждому, лекарским же ученикам Евстрату Федотову и Петру Васильеву по пяти сот руб. каждому».[44] Спустя пять дней, 15 апреля, Александр I распорядился дополнительно «придворным аптекарским помощникам Тыхлу и Шефферу выдать из кабинета по пяти сот руб. каждому всемилостивейше им пожалованные за труды при случае бальзамирования тела блаженныя памяти Государя императора Павла Петровича».[45]
С убийством императора острота событий в замке не исчезла. По свидетельству А. Ф. Ланжерона Мария Федоровна, узнав о смерти супруга, «воскликнула, что она коронована, что ей подобает царствовать, а ее сыну принести ей присягу».[46] Один из лучших знатоков проблемы С. Б. Окунь заметил, что «острота столкновения между матерью и сыном, по всей видимости, действительно была необычайной силы».[47] После безуспешной попытки прорваться в спальню императрица заявила: «Скажите моему сыну, что до тех пор, пока я не увижу моего мужа мертвым собственными глазами, я не признаю Александра своим государем».[48] Можно было бы не придавать значения словам, приводимым Н. А. Саблуковым, поскольку автор явно ошибается в хронологии событий, происходивших после убийства Павла, если бы они не подтверждались свидетельством Л. Л. Беннигсена. Сразу после смерти императора генерал был назначен комендантом Михайловского замка. Он приводит свой разговор с Марией Федоровной, который выглядит еще более драматично: «Я обратился к императрице со словами: «Император Александр поручил мне...» Но ее величество прервала меня словами: «Император! император! Александр! Но кто провозгласил его императором?» — Ответ: «Голос народа!» — «Ах! я не признаю его», понизив голос, сказала она: «прежде, чем он не отдаст мне отчета о своем поведении».[49] «Но очень скоро убедившись» — как пишет С. Б. Окунь, «что дальнейшие притязания могут привести не в тронный зал, а в монастырскую келью, Мария Федоровна решает отправиться в Каноссу[50], которая, в данном случае, для нее воплощалась в переезде в Зимний дворец».[51]
«В камер-фурьерском журнале, где точно фиксируются все дворцовые события, в записи в ночь с 11 на 12 марта отмечено, что Александр и Константин отбыли в Зимний в 2 ч. ночи, великие княгини прибыли в Зимний в 9 ч. утра, а Мария Федоровна в 10 ч.
Итак, борьба за престол, которая началась где-то между часом и двумя (судя по камер-фурьерскому журналу Павел скончался с первом часу ночи) в Михайловском замке, завершилась утром 12 марта в Зимнем дворце, куда прибыла Мария Федоровна и где с 9 ч. утра уже началась присяга новому императору».[52] Заметим, кстати, что время смерти Павла I, указанное в камер-фурьерском журнале, согласуется с данными мемуарных источников. Княгиня Ливен даже называет точное время: «12 1/2 часов ночи заговорщики постучались к Павлу в опочивальню».[53]
С 12 по 17 марта тело императора было выставлено в его спальне, причем, по свидетельству ряда мемуаристов, на Павла был одет широкий галстук и шляпа, чтобы скрыть следы побоев и удушения. Уже с 12 числа для поклонения телу «допускались всякого состояния люди», однако они не подходили к руке, а каждый, проходя мимо, «делал благоговейный поклон». Как справедливо предположил историк А. В. Половцев: «Весьма вероятно, что весь этот народ пропускался через комнату с одним лишь поклоном только вследствие тесноты помещения».[54]
Далее, опираясь на камер-фурьерский журнал, он пишет: «17 марта в 5 часов тело императора, которое до того лежало в его почивальной на обыкновенной кровати, было облачено в императорскую мантию и положено на парадную кровать, близ которой на небольшом столе, покрытым малиновым бархатом с золотым гасом на такой же подушке, приготовлена была императорская золотая корона». В 7 часов император Александр Павлович возложил корону на голову покойного государя. После литии тело было перенесено в аудиенц-камеру и поставлено на трон под балдахином. Здесь посетители допускались к руке императора.
20 марта тело Павла было «с парадной на троне кровати положено во гроб, до того близ трона приготовленный» и перенесено «через парадные покои и большое аудиенц-зало в Траурный зал, на приуготовленный тут катафалк»; по сторонам были размещены императорские регалии и ордена.
Наконец, 23 марта 1801 года император Павел I был погребен в Петропавловском соборе.
За эти дни для прощания с покойным императором Михайловский замок посетило около 100 тысяч человек. Цифра гигантская, если учесть, что население Петербурга в 1801 году составляло 220 тысяч жителей. Известный мемуарист Николай Греч, вспоминая о погребении Павла I, писал: «Я раз десять от нечего делать ходил в Михайловский замок ...»[55] Видимо, многие жители столицы также в эти дни по несколько раз посетили императорскую резиденцию, этим и объясняется столь большая цифра.
Что же касается заговорщиков... По словам А. Чарторыйского: «в течение первых дней после события заговорщики открыто хвалились содеянным злодеянием, наперерыв выставляя свои заслуги в этом кровавом деле, выдвигаясь друг перед другом на первый план, указывая на свою принадлежность к той или другой партии, и т. п.» Большое влияние на ход государственных дел приобрели руководители заговора — П. А. Пален и П. А. Зубов. Достаточно перечислить те должности, которые сосредоточил в своих руках к середине июня 1801 года П. А. Пален: член Государственного совета, управляющий гражданской частью в Эстляндской, Курляндской, Лифляндской и Петербургской губерниях, член Иностранной коллегии, петербургский военный губернатор (как военному губернатору столицы ему были подчинены все военные силы и полиция Петербурга). Не случайно известный мемуарист Ф. Ф. Вигель писал: «Первые три месяца после кончины Павла граф Пален царствовал в России, кажется, более чем император Александр».[56] Вигель очень точно отражает настроения, царившие в столичном обществе и на удивление точно обозначает срок «фавора» Палена. Действительно уже 16 июня он был неожиданно для всех удален от дел и выслан из Петербурга. Какова же была «социальная» репутация П. А. Палена наглядно показывает эпизод, связанный со смертью одного из активных заговорщиков генерала — П. А. Талызина, скоропостижная смерть которого произвела большое впечатление в обществе. Если верить сведениям, приводимым М. А. Фонвизиным, это произошло на третий или четвертый день после кончины Павла I, и умер Талызин не своей смертью, а был отравлен Паленом из-за того, что якобы Талызин уговорил Александра I не подписывать конституционный акт, который руководители заговора ему вручили.[57] Не касаясь здесь, чрезвычайно сложного и запутанного вопроса о конституционных замыслах руководителей заговора и наличии у них каких-то документов, призванных ограничить самодержавие, отметим только, что рассказ о смерти Талызина вызывает очень большие сомнения в его достоверности. В первую очередь потому, что Талызин умер не через несколько дней, а спустя два месяца после переворота — 11 мая 1801 года, когда расстановка сил в придворных кругах значительно изменилась. А вспоминается этот рассказ потому, что Пален не в первый раз предстает «отравителем». Когда 2 декабря 1800 года неожиданно умер один из основателей заговора адмирал И. де Рибас, в обществе также поползли слухи, что он был отравлен П. А. Паленом. Якобы за то, что хотел открыть планы заговорщиков императору. После удаления из Петербурга П. А. Пален практически безвыездно жил в своем имении, по иронии судьбы называвшимся «Paulsgnade», то есть «Милость Павла», и, по словам одного из современников, «совершенно не выносил одиночества в своих комнатах, а в годовщину 11 марта регулярно напивался к 10 часам вечера мертвецки пьяным, чтобы опамятоваться не раньше следующего дня».
Карьера П. А. Зубова продлилась немногим долее. Вскоре после событий 11 марта он переселился в Зимний дворец, что само по себе очень много значило. После учреждения Государственного совета П. А. Зубов, вместе с П. А. Паленом, приобрел в нем преобладающее влияние. Но уже в январе 1802 года был вынужден уехать из столицы за границу. В дальнейшем никакой роли в политической жизни России он не играл.[58]
Александр уже в первые месяцы своего правления показал себя тонким и дальновидным политиком. Он умело использовал разногласия среди высших сановников и непримиримую позицию вдовствующей императрицы для того, чтобы избавиться от руководителей заговора, претендовавших на слишком многое. Рядовые участники заговора не преследовались и продолжали свою карьеру. Они очень быстро поняли желание нового императора предать забвению все, связанное с Павлом, и поэтому открыто говорить о своем участии в перевороте не рисковали. В кулуарных же беседах они, как и руководители переворота, при всяком удобном случае старались выставить себя героями, спасшими Отечество от сумасшедшего тирана.
Реакция же в обществе на переворот была неоднозначной. Многие из современников, отрицательно относясь к императору Павлу I, тем не менее осудили участников переворота. Г. Р. Державин в своих записках писал: «Ужасный их подвиг, впрочем непростительный, предпринят был единственно для спасения отечества от такого самовластного и крутого Государя, который приво-дил его своим нравом к погибели…» А. С. Пушкин придерживался такой же позиции. В 1817 году поэт впервые обращается к павловской теме в оде «Вольность»:
Погиб увенчанный злодей…
А в конце 1820-х годов он в десятой главе «Евгения Онегина» «припомнил» мартовскую ночь 1801 года Семеновскому полку:
Дружина старых усачей,
Предавших некогда тирана
Свирепой шайке палачей.
[1] Полное собрание законов Российской империи. Т. XXVI. № 19779.
[2] Цит. по: Захарова Л. Г. Александр II // Романовы. Исторические портреты. М., 1998. С. 415.
[3] Сборник постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 год. СПб., 1862. С. 453. (Цит. по: Исторический сборник вольной русской типографии в Лондоне А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Кн. 3. Комментарии и указатели. М., 1971. С. 14).
[4] Тартаковский А. Г. 1812 и русская мемуаристика. Опыт источниковедческого изучения. М., 1980. С. 57.
[5] История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях. Аннотированный указатель книг и публикаций в журналах. М., 1976. Т. I. М., 1978. Т. II.
[6] Житомирская С. В., Мироненко С. В. От союза благоденствия к «Русскому социализму» (Идейный путь декабриста М. А. Фонвизина) // Фонвизин М.А. Сочинения и письма. Т. II. Сочинения. Иркутск, 1982. — (Серия «Полярная звезда»). С. 15.
[7] Там же. С. 21.
[8] Там же. С. 25.
[9] Отметим, что у декабристов есть и совершенно другие оценки предшествующих переворотов. А. В. Поджио писал: «Были, конечно, перевороты, но перевороты дворцовые, в которых принимали участие одни временщики или же вельможи, своекорыстно преданные личности одной или другой! Люди, косневшие в злоупотреблениях и чуждые всякому благому стремлению, они гибли, губили друг друга; шли славно на смерть, на истязания; но люди опять неподходящие и, заплатив дань им сострадания, невольно отворачиваешься от них! Было одно движение при воцарении Анны Иоанновны — но тут же оно и заглохло среди общего крика «Цари, цари самодержавно!» Были даже цареубийства! Убивают Петра! Он немец, говорят, а нам давай немку! Он дает некоторые льготы дворянству, народу; он прекращает безрассудную, разорительную войну с Пруссией; издает некоторые указы, поощрившие промышленность, торговлю... бейте, душите его!.. Орлов, Барятинский, Теплов и Пассек!!! Вы извели законного царя, но вас судить не станут; вас наградят богатствами и почестями; а ты, Орлов, ты будешь, как ни скуден умом, первым государственным человеком и как убийца требовать руки убийцы!..
Иван Антонович, юноша, предназначенный на царство, заключается в крепость! Не взять ли его в пример мужества? Нет; полуотравленный, он впал в какое-то животное, бессмысленное состояние! Мирович послан будто бы его спасти и возвести на престол. Он не видал его и к нему и не прикасался — правда! Но его, Мировича, повесят, а страж-убийц за верность наградят...
Павел первый обратил милостивое внимание на несчастный быт крестьян и определением трехдневного труда в неделю оградил раба от своевольного произвола; но он первый заставил вельмож и вельможниц при встрече с ним сходить с карет и посреди грязи ему преклоняться на коленях, и Павлу — не быть! Пьяная, буйная толпа заговорщиков врывается к нему и отвратительно, без малейшей гражданской цели его таскает, душит, бьет … и убивает!! Свершив одно преступление, они довершили его другим, еще ужаснейшим! Они застращали, увлекли самого сына, и этот несчастный, купив такою кровью венец, во все время своего царствования будет им томиться, гнушаться и невольно подготовлять исход, несчастный для себя, для нас и для самого Николая ... Убийцы были награждены ... За ними был легкий, жалкий успех! Нет! — они нам не пример — то были действительные убийцы; убийцы прославленные; мы же ... доскажу впоследствии ...» — Поджио А. В. Записки, письма. Иркутск, 1982. — (Серия «Полярная звезда»). С. 111 — 112.
[10] Фонвизин М. А. Сочинения и письма. Т. II. Сочинения. Иркутск, 1982. — (Серия «Полярная звезда»). С. 135. Ответить на вопрос: «Сколько всего было заговорщиков?», довольно затруднительно. По сведениям Н. А. Саблукова число их доходило до 180, по мнению А. Чарторыйского в каждой из двух групп, на которые разделились участники переворота во время выступления к Михайловскому замку, было до 60-ти человек. Наиболее достоверной, все же выглядит цифра 60. Помимо М. А. Фонвизина, ее называют Август Коцебу и Л. Л. Бенигсен (эту цифру он сообщил А. Ф. Ланжерону: «Нас собралось человек 60»). См.: Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. 2-е изд. СПб., 1908. С. 318, 142.
[11] Валентин граф Зубов. Император Павел I. Человек и судьба. СПб., 2007. С. 262-263.
[12] П. С. З. Т. XXIV. № 17636.
[13] Подробнее см.: Клочков М. В. Очерки правительственной деятельности Павла I. Пг., 1916. С. 528-569.
[14] Подробнее см.: Сафонов М. М. Павел I и его время. (Проблема реформ в правительственной политике России в конце XVIII в.)//Император Павел Первый и Орден Св. Иоанна Иерусалимского в России. СПб., 1995. С. 9-26.
[15] В своей статье, написанной в 1926 году, первый хранитель Гатчинского дворца-музея В. К. Макаров сообщает интересную и весьма показательную деталь об отделке Парадной опочивальни Гатчинского дворца. На одной из пилястр художник Ф. Лабенский — автор росписей зала — написал: «Paulo Primo felicitas regnanti patri patriae» (Плафоны Гатчинского дворца // Старая Гатчина. № 74. ОР РНБ. Ф. 1135. В. К. Макаров. Д. 92. Л. 3.). Об этом же факте упоминает «Методическая разработка экскурсии по отделу XVIII века Гатчинского дворца-музея за 1937 год», составленная С. Н. Балаевой: «Парадная опочивальня — символ незыблемости монархического начала. Символическое значение спальни подчеркивается надписью, помещенной на пилястре: «Павлу I благополучно царствующему отцу отечества» ...». (НВА ГДМ. Д. 379. Лл. 18 – 19.). К сожалению, пилястры были утрачены частично после пожара во дворце в 1944 году, частично в послевоенные годы, а на имеющихся в нашем распоряжении фотографиях и акварелях эта надпись не видна.
[16] Шильдер Н. К. Император Александр Первый. Т. I. СПб., 1904. С. 305. Материалы для истории царствования императора Павла I. Письма и рескрипты императора Павла фельдмаршалу графу И. П. Салтыкову. Речь идет об Александре Федоровиче Щербатове (1772-1817). Приобретя особое расположение Павла, 7 мая 1799 г. произведен в генерал-майоры и генерал-адъютанты. Милость была непродолжительна. 23 марта 1800 г. отставлен от службы. Щербатов был женат на красавице княжне Варваре Петровне Оболенской (1774-1843), племяннице поэта П. А. Вяземского, с которой обвенчался тайно и против воли матери.
[17] Окунь С. Б. Дворцовый переворот 1801 года в дореволюционной литературе.//Вопросы истории. М., 1973. № 11. С. 45.
[18] Сорокин Ю. А. Заговор и цареубийство 11 марта 1801 года // Вопросы истории. М., 2006. № 4. С. 19.
[19] Лопатин В. С. Светлейший князь Потемкин. — М., 2005. С. 444.
[20] Валентин граф Зубов. Указ соч. С. 54.
[21] Ключевский В. О. Новейшая история Западной Европы в связи с историей России (конспект) // Ключевский В. О. Неопубликованные произведения. М., 1983. С. 246.
[22] Подробный обзор дореволюционной литературы, посвященный заговору 11 марта, см: Окунь С. Б. Указ. соч. С. 34-52.
[23] Сафонов М. М. «Северный сфинкс».// «Смена», 1995. № 296(21283), 23 декабря. С. 8.
[24] 28 июня 1762 г. в результате дворцового переворота свергли императора Петра III, который 7 июля того же года был убит в ропшинском дворце.
[25] Овсянников Н. Мартовские события в Петербурге в 1801 году.//Русский архив. 1911. Кн. 2. С. 121.
[26] Цареубийство … С. 146.
[27] Там же. С. 166.
[28] Цареубийство … С. 186.
[29] РГИА. Ф. 466. Оп. 1. Д. 206. Л. 79. (Указано М. Б. Асварищем, которому автор выражает глубокую признательность).
[30] Отдел рукописей Государственной библиотеки России. БРСК/XXV/I. ЛЛ. 22 об., 27 об.
[31] Цареубийство … С. 232.
[32] Там же. С. 187.
[33] Там же. С. 236.
[34] Там же. С. 88.
[35] Там же. С. 168.
[36] Там же. С. 210.
[37] Исторический сборник Вольной русской типографии в Лондоне А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Факсимильное изд. М., 1971. Кн. 1. С. 55.
[38] Справедливости ради отметим, что есть и прямо противоположные суждения о поведении императора в спальне. Так один из современников — А. Н. Вельяминов-Зернов писал: «Он бросился на колени перед ними (заговорщиками — В. С.), просил прощения и обещал вести себя впредь сообразно их воле. Он даже предлагал взять от него подписку, в которой он подпишет всякие условия, какие им угодно. Некоторые стали, глумясь над императором, выдумывать разные условия, иные предлагали ему отказаться от престола в пользу наследника – он на все соглашался!» Цареубийство … С. 129-130. Мемуары Вельяминова-Зернова страдают рядом серьезных неточностей. На наш взгляд ошибается он и в описании этого эпизода.
[39] В архиве Государственного Эрмитажа находятся документы о золотой табакерке Н. А. Зубова в настоящее время хранящейся в Золотой кладовой. Считается, что именно ей был нанесен первый удар императору. Однако внучка Н. А. Зубова, передавая табакерку в Эрмитаж в 1897 году, писала: «В 1844 в Москве скончалась моя бабка супруга графа Николая Зубова, графиня Наталья Александровна, рожденная Суворова-Рымникская; после ее кончины все ее мелкие ценные вещи были согласно ее желанию разделены между ее внуками и внучками и мне по жребию досталась эта золотая табакерка. Мне достоверно лишь то известно, что она принадлежала моему деду, умершему 1805 году, что касается до легенды, приписываемой молвою этой табакерке, то я положительно ничего не знаю, тем более что подобные разговоры в семье нашей не допускались и таковые всегда старшими замалчивались». – АГЭ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 16. 1897. Лл. 146-148. (Указано М. Б. Асварищем).
[40] Сафонов М. М. «Наши руки обагрились кровью не из корысти...» (В. М. Яшвиль – участник дворцового переворота 11 марта 1801 года) // «Грузино-российские научно-культурные связи в истории Санкт-Петербурга». СПб., 2003. С. 245.
[41] Цареубийство… С. 148.
[42] Там же. С. 285-286.
[43] Там же. С. 401.
[44] РГИА. Ф. 468. Оп. 1. Ч. 2. Д. 4037. Л. 56.
[45]Там же. Л. 71.
[46] Там же. С. 192.
[47] Окунь С. Б. Борьба за власть после дворцового переворота 1801 г. //Вопросы истории России XIX - начала XX века. Межвузовский сборник. Л., 1983. С. 6.
[48] Цареубийство... С. 92.
[49] Там же. С. 151.
[50] Каносса — замок в Северной Италии, в котором произошла встреча римского папы Григория VII с отлученным от церкви и низложенным германским императором Генрихом IV. Выражение «идти в Каноссу» стало означать — согласиться на унизительную капитуляцию.
[51] Окунь С. Б. Борьба за власть... С. 7.
[52] Там же. С. 6.
[53] Цареубийство... С. 232.
[54] Половцев А. В. Поклонение телу императора Павла I. // Русская старина. 1901. Т. 107. С. 202.
[55] Греч Н. И. Записки о моей жизни. М., 1990. С. 116.
[56]Вигель Ф. Ф. Записки.//Русские мемуары. Избранные страницы. 1800-1825. М., 1989. С. 445.
[57] См.: Фонвизин М. А. Указ. соч. С. 145.
[58] Политическая обстановка в стране после мартовского переворота, в том числе обстоятельства отставки П. А. Палена и П. А. Зубова, подробно освящены в монографии М. М. Сафонова «Проблема реформ в правительственной политике России на рубеже XVIII и XIX вв. Л., 1988.
[59] Державин Г. Р. Избранная проза. М., 1984. С. 207.