ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Мы собрались здесь сегодня для того, чтобы обсудить и решить ряд проблем, возникших в связи с задачей восстановления пригородов. Большинство из вас видели, а многие и ездили на места, некоторые видели иллюстрации, и у всех имеется представление о том, в каком состоянии находятся наши пригородные дворцы после варварских разрушений, произведенных там немцами и испанцами. По предварительным расчетам для того, чтобы восстановить разрушенное, нужно 65 человеко-лет или 9 миллиардов рублей, т.е. нужно, чтобы в течение 10 лет работали над этим ежедневно 6,5 тысяч человек. Работы должны быть там грандиозными.

И вот встает вопрос: а нужно ли делать эти затраты? Какие цели будет преследовать это восстановление? Каким образом предполагается использовать дворцы? Естественно, что на эти вопросы ответ можно дать тогда, когда мы будем совершенно точно знать — в какой степени сохранились фрагменты, которые позволят восстановить те или другие залы. Вот для того, чтобы решить такие вопросы, мы и собрали сегодняшнюю конференцию. В пятницу, когда назначен диспут по всем этим вопросам, мы должны выйти на более широкую арену с готовыми материалами, чтобы уже на этом общегородском диспуте решить вопрос: как же быть с пригородами? [Имеется в виду конференция в Союзе Архитекторов, состоявшая 24 марта 1944 г.]

Каким образом нам построить сегодняшнюю работу? Мы решили поставить сегодня два доклада — Александра Петровича Удаленкова и Владимира Кузьмича Макарова, после которых мы поговорим о каждом дворце в отдельности. При этом мы сможем затронуть только вопрос о дворцах Петергофа и Гатчины, с тем, чтобы отдельно поговорить о Пушкине и Павловске.

Вы знаете, что наши пригороды всегда были и в дореволюционное время базой отдыха трудящихся. Эта форма для них узаконена давно, и сейчас восстановление пригородов должно идти под этим лозунгом. Но каким образом это понимать? Это обязывает нас рассматривать дворцы как непосредственные дома отдыха? Или как курзал для культурной базы отдыха?

Это вопросы большие и сложные; но они должны получить практическое разрешение в ближайшем времени, так как по Петергофу мы уже должны представить правительству исчерпывающий материал. Мне кажется, что нужно проанализировать: привлекало ли такое большое количество туристов в Петергоф наличие фонтанов? Дело в них, или туристов привлекала также и возможность соединить отдых с определенным познаванием, с возможностью изучать, знакомиться и переживать те прекрасные вещи, которые были сосредоточены там? Мне кажется, что именно это и является основной причиной, почему такое количество отдыхающих и туристов устремляется в пригороды. Но и под Москвой есть хорошие места, однако там мы не видим такого посещения. И если это так, то это положение и должно подсказать ответ на вопрос о судьбе наших пригородов.

Таким образом, одна из проблем, которую предстоит решить, это вопрос: подо что и как использовать наши пригороды?

И дальше, какие именно части дворца в подлиннике должны быть восстановлены, какие в копиях и т.д. Ведь до сих пор мы не имеем ответа на вопрос: что из того, что немцы увезли с собой, мы сможем получить обратно? Если они увезли все это в Берлин, то не попало ли это в бомбежку, которой теперь подвергался и подвергается Берлин, не «рассосалось» ли все это по частным собраниям, после чего мы и следов не найдем. И таким образом мы не знаем, каким образом мы можем располагать материалом, который увезен немцами. Мы эвакуировали вглубь страны вещи наиболее ценные, но меньшая часть, хотя это и составляло среду, ансамбль, как раз увезена. Но, несмотря на эти трудности, вопросы эти мы должны решить и мы можем это сделать.

Я бы и попросил присутствующих здесь сегодня высказаться, но не касаться вопросов ясных для того, чтобы не тратить много времени.

Павильоны в петергофском парке и фасады дворца в основном мы восстановим, другого мнения тут не может и быть. Таким образом, внешней стороны дворцов касаться не стоит. И тут возникает вопрос только о частичном ремонте: как выложить стену в три окна и т.д. Даже фасад Марли настолько цел, что вопроса не вызывает. И этого мы касаться не будем.

Вопрос парка. Тут слышатся голоса, что нужно приспособить парки наших пригородов для современных потребностей. Например, Павловский парк нужно так реконструировать, чтобы устроить там спортивные площадки, организовать нечто вроде стадиона и т.д. И не имеет смысла подсаживать деревья и ждать 100 лет для того, чтобы получить ту же картину, какая была до войны. Таким образом, в этом вопросе имеются дискуссионные моменты.

Вот вкратце те задачи, которые стоят перед нами. Перейдем к докладам.

Проф. УДАЛЕНКОВ А. П.: Товарищи, я думаю, что нам не нужно касаться той катастрофы и утрат, которые мы понесли, а нужно приступить к вопросу более конкретно, с тем, чтобы уяснить себе: можно ли восстанавливать и следует ли, и если можно, то как?

Остановимся на первом вопросе: можно ли и следует ли восстанавливать, заслуживают ли пригородные дворцы того, чтобы на них сделать ту колоссальную государственную затрату, которая потребуется? Товарищи, я все-таки вернусь к тому положению, что наша русская культура — самая молодая культура из европейских народов. Она еще разбросанная культура. Для того, чтобы она росла, нужно иметь фрагменты для ее роста, отправные вехи, те на которых она могла бы развиваться далее, — она не вырастает из ничего. И я хотел бы кратко очертить, почему загородные дворцы и являются этой вехой.

Если мы обратимся к прошлому и посмотрим на памятники материальной культуры, которые остались, то мы знаем, что у нас имеются три группы европейских памятников, выражающих взлеты нашей культуры. Какие же? Прежде всего, период великокняжеский с определенным сильным ответвлением в Новгороде. Второй момент — высокоразвитый наш ренессанс, это Московский период архитектуры частично XV и XVI веков. Я имею в виду Василия Блаженного, Успенский собор, Коломенский собор и т.д. Это — неповторимые памятники, которые должны заставить нас воспринять культуру наших предков и на основе этого идти дальше; она должна заставить уважать наш народ должным образом. Третьим этапом развития русской государственности, отраженным в памятниках, являются дворцы-музеи. Из истории этого не выкинуть. И вот возникает вопрос: а следует ли так напрягаться для того, чтобы восстановить пригороды до степени возможного, сохранить нашу культуру, которая подняла русский народ на определенную высоту? Я полагаю, что это вопрос не дискуссионный, а вопрос определенной ясности. Мы не можем сказать, что эти два века нам не интересны и что мы можем пройти мимо них. Я полагаю, что мы обязаны по мере сил сохранить то, что осталось, напрячь всю нашу энергию, напрячь наш мозг для того, чтобы изыскать подлинную документацию для восстановления всего того, что утеряно.

Вот моя точка зрения на эти вопросы.

Будем теперь говорить дальше. Можно ли это сделать? Может быть, все погибло и получится одно махание руками в воздухе? Нет, я полагаю, что это не так. Многие из вас были и видели, что из себя представляют в наше время наши дворцы. Они понесли утрату в разных степенях. 

Петродворец. Разрушения Большого дворца и каскада. Фото М.А. Величко. Май 1944.

Я начну с самого сильно поврежденного — Петергофского дворца. Восстановить дворцы можно — это не дискуссионный вопрос, и они будут восстановлены, но тут другое — нужно ли дальше разрушать эти дворцы, т.е. нужно ли, восстанавливая внешний облик, разрушать их дальше, так как все-таки хоть и сохранилось немногое, но все-таки сохранилось? Или это сохранившееся поддержать и восстановить? Это — первый момент.

Второй момент: нужно ли лишить ленинградцев полноценного отдыха с одновременным получением познаний о наших культурных достижениях, или, наоборот, нужно дать трудящимся в момент их отдыха все то, что там осталось от прошлого, в лучших произведениях искусства? Нужно ли петергофский дворец обратить в дом отдыха трудящихся? Нужно ли подойти примитивно к разрешению этого вопроса? Что будет в этом случае? Перед фонтанами будут комнаты для отдыхающих на 24 человека с видом на парк. И 500 человек будут отдыхать прекрасно. Но что это влечет за собой? Эти отдыхающие должны быть ведь должным образом обставлены санитарными условиями, уборкой и т.д. Представляете вы себе в центре Петергофа такой организм? Конечно, в двухсветных залах никто не может селиться по 2 человека, и нужно принимать меры к тому, чтобы перегораживать поэтажно. Этого никто не мыслит. Комнаты будут проходными, значит, нужно сделать коридорную систему. И вот вопрос: устройство перекрытий, коридоров, уборных, душевых, канализаций — дается даром или на это требуется затрата больших государственных средств? Полагаю, что нужны большие государственные средства. И это будет сделано с возможностью во время отдыха сохранения и получения познаний в области культуры прошлого? Понятно, что это будет сделано с абсолютным исключением этой возможности. Это, конечно, в корне не верно! Вы спросите: а что вы будете там делать? Очень простой ответ: мы восстановим дворец, восстановим крышу, и у него будет внешний вид полный. Можно это сделать? Да. А внутри? В беседе с моими товарищами у меня и у них явилась мысль – сделать то, что для государства в данном случае является необходимым, а именно: дворцы перепланировкой не должны быть изменены. Фасадная часть должна быть восстановлена так, как это полагается. Полы нужно сделать в тех местах, где они были, воссоздавая тем самым все залы, которые были. Внутреннюю обработку восстановить там, где это можно (Большой зал, например), смежные с ним залы, Церковный зал восстановить можно без архитектурной обработки (без иконостаса), делая его павильоном. Для чего все это нужно делать? Совершенно ясно, что Петровская эпоха имеет громадное количество памятников истории художественного значения — в виде гобеленов, фарфора, фаянса, бронзы. Но все это разбито, картины находятся в распыленном виде, в большинстве в кладовых. Это богатейший материал. Почему бы его не показать в этих восстановленных помещениях в выставочном порядке? Что для этого требуется? Восстановление крыши, остекление, починка полов и штукатурка стен там, где нет возможности дать карнизы, так как не осталось фрагментов. Можно ли во дворце штукатурить стены для того, чтобы делать экспозицию Петровского материала? Да, это вполне естественно и должно. Мы знаем, когда устраивался музей Александра III (ныне Русский музей) и его картинная галерея, то были мнения авторитетных лиц о том, что в экспозиции не мешает архитектурная обработка, рядом находящаяся. [Но было принято другое решение] и поэтому многие залы бывшего Михайловского дворца [оштукатурены] и теперь там мы имеем картинную галерею. Спрашивается: вы ходите по Русскому музею и чувствуете вы, что вы во дворце? Да. Доходит ли при этих условиях русская культура и русское искусство до вас? Да! Почему же этого нельзя сделать в Петергофе, в залах, которые не восстановимы по архитектурной обработке? Полагаю, что это возможно, но задачи культурно-просветительные дореволюционные заменяются другими: там у нас был быт царский, и на почве этого памятника был устроен показ и культурнопросветительная работа музея, а сейчас на почве памятников русского искусства Петровского времени задача меняется, но цель остается той же: мы получаем опять высокого значения музей, но не быта, а предметов искусства Петровского времени. И не случайно Петергоф переименован в Петродворец! Для чего это сделано? Для того, чтобы из дворца сделать не дворец? Это было бы не понятно! Совершенно ясно, что из себя должны представлять эти дворцы, и это положение зафиксировано в приказе. Это вопрос не дискуссионный. Сказано ясно — образовать музей не бытовой, но музей памятников искусства Петровского времени. Вот это-то я и имею в виду сделать в Петергофе. Мне могут возразить и сказать: позвольте, у нас же есть Монплезир, где и можно сделать этот музей. В. К. Макаров скажет вам об этом подробно: Монплезир может быть восстановлен целиком и именно дать быт Петра — для этого полностью имеется материал. И тут другое положение: возникает вопрос: а что будет с Ассамблейной комнатой? Тут я иду не по линии музейной. Нужно рационально смотреть на вещи: нужно ли восстанавливать Монплезир в помещениях правого его крыла? Может быть, и не следует. Это моя точка зрения. Почему? Сомнительно, был ли вообще такой зал: с моей точки зрения, он таковым не был. И нужно ли в этом правом крыле держать такие первоклассные произведения искусства, какие там были? (Я имею ввиду гобелены). Понятно, не целесообразно. Все это должно пойти в Большой дворец.

Теперь несколько слов о левом крыле (Екатерининский корпус). Не следует его восстанавливать, так как он не представляет того памятника, который должен обязательно своим обликом ту или иную эпоху показать. В наше советское время всегда были вопросы о том, что же с этим крылом делать — там были то временные выставки, то еще что-нибудь, но ничего не получилось. Почему бы это крыло не использовать для трудящихся — хотя бы под концертный зал, не засоряя парк специальными новыми деревянными или каменными сооружениями?

Дальше. А нижний этаж Большого Дворца? Он никогда музеем не был (кроме Купеческой лестницы). В Петергофе нет пристанища для гуляющих во время дождя. Почему он не может быть использован для отдельных комнат отдыха?

Таким образом, Петергофский парк приобретает свое первоначальное положение: там и музей, там и место для отдыха, там и концертные павильоны. Даже такой момент как Марли (отдаленная часть): там может быть павильон для нужд отдыхающих, зачем иначе его восстанавливать? Мне кажется, что это настолько ясно, что никакой дискуссии не вызывает.

Это — о дворце наиболее пострадавшем, о Петергофе. 

Павловский дворец. Фото М.А. Величко. 1944. Из альбома фотографий «Разрушения,
причиненные немецко-фашистскими захватчиками и их сообщниками историко-художественным
памятникам Ленинграда. 1941-1944. Город Павловск. Дворец и парк» (приложение
к актам Ленинградской городской комиссии по установлению и расследованию
злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников).

Если перейти к другому дворцу — к Павловскому, то что можно сказать о нем? Мы здесь собрались — архитекторы, музееведы, искусствоведы. Слова «Павловский дворец» всегда приводило всех в трепет. И не напрасно. Все связывали его внутреннее убранство и архитектуру, и, пожалуй, как бы враждебно не был настроен к классике архитектор, на Павловском дворце он примерялся с нею — настолько велико впечатление, которое Павловский дворец производит на всякого, облагораживающее впечатление.

Что же нужно делать с ним? Он сгорел буквально на днях. Сгорело все внутреннее убранство вплоть до позолоты. Карнизы, лепные украшения сохранились если не полностью, то в громадных фрагментах. И все восстановимо, с точки зрения архитектуры, но никоим образом не бытовой — великокняжеской.

Что нужно сделать с ним? Выкинуть из сознания русского культурного человека? Я полагаю, что это было бы большим несчастьем для родины. Что же можно нам сделать? Я стою на точке зрения не музееведа, что обязательно все должно быть музеем и дворцом. Я стою в пределах разумного и считаю, что левое и правое крылья дворца (правое — вопрос дискуссионный) могут быть предоставлены под дом отдыха архитекторов, художников, живописцев, скульпторов. Разве Павловск — не место для того, чтобы вдохновляться? Почему раньше там вдохновлялись художники всех видов искусства, а сейчас он перестал быть таким элементом? Неужели дома отдыха на болотах под Москвой в случайном месте, с деревянными заборами лучше вдохновили художника, чем Павловск и его дворец? Главная центральная часть дворца с точки зрения архитектурного творчества была великолепна и она может быть таковой и дальше; она должна служить для тех же художников большой базой для их развития.

Какая же культурная база может быть в этом музее? Я мыслил создать музей русской классики, т.е. конца XVIII и половины XIX веков, т.е. периода частью Екатерины, Павла, Александра I и Николая I, отражающий живопись, архитектуру, скульптуру и прикладное искусство этой эпохи.

Восстановима ли средняя часть дворца? Достаточно ли имеется материалов для того, чтобы насытить дворец и создать в нем музей русской классики? Об этом скажет Вам Владимир Кузьмич (и докажет — целесообразно ли это). Нужно, чтобы этот ценнейший материал не был распылен по кладовым или находился в приспособленном специально для этого здании где-нибудь в городе, в здании, которое нужно еще приспособить. Таким образом, это все целесообразно, так как сама природа заставляет это сделать.

Хорошо. Вы даете правое и левое крыло под дом отдыха, а в Петергофе этого не делаете? Да, так как здесь совершенно четко правое и левое крыло отделяются от музея. В правом крыле имеется даже внутренний дворик, где сосредоточена вся хозяйственная часть, чего в Петергофском дворце сделать невозможно, так как все придется выносить в Верхний сад и изымать его, таким образом, из использования трудящихся, когда, по идее, Верхний и Нижний парки должны быть объединены, и галерея, соединяющая их, должна быть открыта. У нас эти галереи были в последнее время закрыты.

Я не касаюсь вопроса, где будут курзалы для концертов и т.д. В Павловске был специальный курзал, который не был использован так, как это следовало бы. Он может быть восстановлен в тех же пределах, на том же месте или на другом. Все это не мешает восстановлению дворца и нашим задачам — восстановить его для отдыха трудящихся с одновременными культурно-просветительными целями. 

Гатчинский дворец. Вид со стороны плаца. Фото А.К. Сидавы. 1944.

Переходим к Гатчине.

Там тоже дворец делится четко на три части, и левая часть всегда использовалась под жилье, а правая и арсенал были музеями.

Можно ли дворец исключить из системы восстановления? Восстановим ли дворец? Этот дворец после пожара также сохранил почти все свою архитектурную обработку. Я не считаю вывезенных полов или плафонов, которые срезаны бритвами на шестах, — это все должно быть возвращено нам по договору. А то, чего нельзя было увезти — это архитектурная обработка. Это сохранилось после пожара. Что же можно было бы сделать? Если в Петергофе у нас намечается сделать музей Петровского периода, если в Павловске будет классический период, если в Пушкине могут быть собраны произведения искусства Елизаветинской эпохи, т.е. середины и конца XVIII века, вместе с Екатерининской, то в Гатчине что же можно было бы сделать? Гатчина всегда была военным объектом: Павел в своих военных устремлениях делал там и военные укрепления, и дворец в Гатчине является военным замком. И в дальнейшем это и нужно поддерживать (этот его военный облик).

Подо что же можно использовать Гатчинский дворец? Напрашивается ответ: под историю военную — должно быть собрано все, что касается славы русского оружия. Такой Дворец славы русского оружия — это не пустой звук, в особенности после такой войны, какую мы переживаем сейчас, после Отечественной войны. Мне могут сказать: когда это будет? Я к этому вернусь, а сейчас скажу только вкратце — это не значит, что все будет сделано в течение одного года, но это не протянется 65 лет, и не протянется 20 лет, это будет сделано в срок, доступный в строительном отношении, т.е. в течение ближайшей пятилетки. Недавно погоревшие дворцы, в основном сохранившиеся, в основном могут быть восстановлены. А другие помещения, которые трудно восстановимы, так как мало сохранилось по ним фрагментов, могут быть выставочными помещениями, а затем дворцы как музеи могут выключаться, и по накоплении материалов, которые могут быть не случайными, а научно проработанными, можно восстанавливать каждый зал и каждое помещение, не нарушая системы работы дворца-музея. 

Перехожу, наконец, к последнему полусгоревшему дворцу — Детскосельскому. К сожалению, это самое тяжелое место для подлинного восстановления. Почему же такая странность: меньше сгорело, а восстановить труднее? Дело в том, что вся обработка в других дворцах была монументальной — состояла из штукатурных украшений, искусственного мрамора, который не сгорает до конца, и т.д. А в Детскосельском дворце все парадные части не были оштукатурены, они имели гладкие кирпичные стены, на которых сделан деревянный каркас, по которому делались деревянные щиты, а затем шла деревянная резьба. И все затянуто шелками. И пожар уничтожил все деревянное. Но, к счастью, не все погибло: сохранился Большой зал, он, во всяком случае, восстановим, а вот анфилада погибла. Екатерининские Агатовые комнаты сохранились, но не сохранился зал Камерона. Что же делать? Половина сохранилась, и половина нет. И волей судеб приходится оставить дворец — дворцом: дворец Елизаветинской и последующих эпох.

Можно ли восстановить все то, что сгорело? У нас имеется блестящий фотоматериал всего сгоревшего. Это документальный материал. Это — безликое существо, которое дает нужный образ того, что было. Это — научно неопровержимый документ. Есть ли у нас фрагменты? Да. Все. Можно восстановить? Да, при большой работе. Но не с лету. То не Павловский и не Гатчинский дворец — позвать позолотчиков и начинать реставрацию. Нет, здесь это не применимо. Здесь нужна большая научная работа.
Екатерининский дворец в г. Пушкине, фрагмент
фасада. Фото М. А. Величко. 1944.

Поэтому мы и становимся в тупик.

Что же делать? Да, сгорел Зубовский корпус, но ведь он, в сущности говоря, искажал дворец. Симметричный ему Церковный корпус, к сожалению (лучше бы центральная часть осталась!) уцелел. Стоит ли восстанавливать Зубовский корпус? Может быть, просто разобрать? Разобрать до арки, ведущей на лицей и церковный зал. От этого дворец выиграет.

Теперь о тех небольших комнатах, которые выходят в сад. Большинство были заделаны шелками, которые могут быть сменены.

А может быть экспозиция будет такова, что останутся те залы, которые сохранились. И нужно восстановить анфиладу. Но это вопрос дальнейшего.

Первый этаж что из себя представляет? Он может быть использован для утилитарных целей. Таким образом, заканчивая, я скажу: конечно, ни в коем случае нельзя было бы восстановить в тех формах, в каких дворец был до пожара, но дворцы должны быть дворцами. И не обязательно их использовать, не используя для рациональных целей.

Проф. МАКАРОВ В. К.: Товарищи, я один из тех немногих работников музея, которые с самых первых дней нашей новой эры — революции занялись загородными дворцами. Мне пришлось при Временном правительстве войти одним из первых во все дворцы Петергофа, хорошо знаю Гатчину (отдал ему в полном смысле слова десять лет жизни). Приходилось, конечно, знакомиться и с Детскосельским и с Павловским дворцом. А так же с громадными запасами дворцового характера, которые образовались в б. Зимнем дворце, из которых образовался Эрмитаж (тоже дворцовые комнаты). Знаю запасы бытового музея, которые также имеются в Эрмитаже.

После Александра Петровича мне не нужно многого повторять о первоначальной наметке программы о характере восстановления (это, по видимому, не будут историко-бытовые, но чисто исторические памятники). И как человек, который может окинуть взглядом этот богатейший материал, который имеется у нас как фонд восстановления внутреннего содержания наших пригородных дворцов, я и выступаю.

Я считаю, что, конечно, окончательную программу такого восстановления, дела такой грандиозной ответственности, должен дать организм, возможно, составленный из историков, искусствоведов и политических деятелей, который должен выработать необычайно четкую и ясную канву для этого восстановления, когда будет установлен принцип.

Остаться без XVIII века мы не можем, а мы так и останемся, если наши загороды уйдут как выставочная площадь и музеи нашей великой художественной культуры. XVIII-ый век, прежде всего, конечно, интересует нас в Загороде. XIX веку, конечно, нужно уделить внимание, но перед богатствами XVIII-го века и огромными ценностями культурного наследства этого века блекнут, конечно, художественные памятники XIX-го столетия. Может быть, в разделе классики они велики и ценны, но что касается более поздних эпох, то в Ленинграде они будут представлены гораздо ценнее — в каком–нибудь чисто мебельном музее или в центре, созданном, [чтобы] отразить все это. Таким образом, я беру чисто исторические эпохи, которые найдут себе отражение, и Петровскую эпоху прежде всего.

Отдадим себе здесь ясный отчет: у нас нет музея Петровской эпохи. Разве можно назвать музеем этой эпохи и этого грандиозного человека, каким был Петр, маленький дворец в Летнем саду или домик Петра? Петр желал, надменный и гордый, быть не менее богатым, чем другие государи того времени и, ведя войны и т.д., уделял все-таки много внимания дворцам и своему быту, с использованием западного быта. Петр — плотник в рваных башмаках — это один Петр, а другого мы стали чувствовать, когда вышли в загородные хозяйства (Стрельна, Ораниенбаум), где он хотел показать Россию богатой искусством. И вот грандиозная задача выровнять нас с Европой, которую поставил себе этот человек с мозолистыми руками, и которая никогда его не покидала, должна была быть на втором плане, так как мы не должны забывать этой чисто русской натуры. И у нас нет памятника большого в смысле музея этой эпохи и этого человека. Разве можно удовлетвориться небольшим, скромным с различным интерьером [дворцом] в Летнем саду или Домиком Петра на берегах Невы? Нет, это не достойно этого большого человека. И Петергоф, который теперь переименован в Петродворец, должен превратиться в памятник Петровской эпохи. Очертания этого дела только вырисовываются, так как это дело большой государственной мысли, а сейчас мы должны вспомнить — какая опасность грозит памятникам, если мы не займемся ими. Нужно сконцентрировать и дать акцент, который отсутствовал до катастрофы, с честью выйти из затруднения и дать поднять самосознание национальное — нужно создать вокруг Петра обновленный Петергоф. Большой материал рассеян по музеям чисто бытового значения. Он гибнет на складах, и они должны быть восстановлены как личные вещи Петра. Монплезира для этого не достаточно. Если бы рухнул его купол, мы его никогда бы не восстановили. Замечательная лепка и роспись находятся в исключительной сохранности, на это просто надо смотреть как на какое-то чудо. И легонькие галереи сохранились. Целый ряд моментов в Монплезире говорит, что этот памятник нужно восстановить таким, как он был, и если мы найдем подлинные деревянные обшивки или кафели, которые понадобилось почему-то ободрать и стащить, это будет замечательно, но без этого Монплезир будет замечательным подлинником и его хорошо можно восстановить. Это не то, что Марли или Большой Дворец. Монплезир восстановим, и там даже можно навести ту … [отточие в оригинале] которая там была. Может только встать вопрос о китайских комнатах, которые вряд ли будут восстановлены полностью. Но для этого у нас имеется материал в целом ряде других дворцов, уже существующих, по китайщине Петровской эпохи, для восстановления японского кабинета. Мне кажется, что Монплезир как особая святыня Петергофа будет восстановлена, не говоря о террасе, которую мы все так любили, и с которой у всех связаны воспоминания о проведенных в Петергофе часах. И этот центр — палладиум — будет восстановлен. И Большой дворец будет восстановлен, за исключением, может быть, окраин (нужно, может быть, сократить ненужную площадь; центр насыщается материалами Петровской эпохи, портретами исторических лиц и просто людей, относящихся к этой эпохе – все то, что дает возможность вскрыть и воскресить ту эпоху не только в подлинниках, в полотнах, которые чрезвычайно редки, но и в более поздних вещах. Есть прекрасные вещи, лежащие в складах с начала революции, относящиеся к победам Петра. Например, картина Коцебу «Взятие Риги», где чрезвычайно эффектно переданы и костюмы, и архитектура, когда Меньшиков вместо Петра принимает ключи от Риги. И еще целый ряд работ других исторических живописцев, очень точных по своим костюмам, целый ряд баталий, небольших полотен, которые уже в XIX-ом веке были созданы в память побед Петра, например гобелен по картону Штейбена «Петр спасающий тонущих», и целый ряд вещей, которые пропадают в складах и обезличиваются в смысле принадлежности к эпохи. 

Петродворец. Дворец Монплезир. Фото М.А. Величко. 1944. Из альбома фотографий
«Разрушения, причиненные немецко-фашистскими захватчиками и их сообщниками
историко-художественным памятникам Ленинграда. 1941-1944. Город Петродворец. Дворцы
и парки». (Приложение к актам Ленинградской городской комиссии по установлению
и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников)

Таким образом, положение достаточно ясное. И мне кажется, что Петергоф, как музей Петровского времени, не вызывает никаких сомнений. Все дело в возможностях, в средствах, во времени — а это зависит от нас. Об этом уже сказал и Александр Петрович.

Менее ясно было в словах Александра Петровича относительно Елизаветинской эпохи. Не любит он что ли русского Рокайля, или не чувствует того вдохновения, которое звучало в нашу эпоху? Но нельзя с меньшим уважением относиться к этой эпохе, чем к Петровской эпохе. Была у нас выставка — «Ломоносов и Елизаветинская эпоха». Некоторые, вероятно, помнят ее, а те, кто помоложе, могут посмотреть в журнале «Аполлон». Эта эпоха нашего искусства отражена так грандиозно на этой выставке. И не собрать всего того, что мы имеем, было бы неуважением к этой эпохе. В залах Академии Наук были созданы даже декорации зал совершенно в духе эпохи. Но это все было бутафорией, временным, а здесь это будет не бутафорией, так как у нас имеются и рисунки, и мотивы Елизаветинского времени, которые были в эту эпоху придуманы, и восстановить это могут наши художники. Я останавливаюсь на этой орнаментике, так как она была слишком богатой и насыщенной до предела и содержанием. И книга, и картина, и костюм — весь облик человека того времени был пронизан единым стилем (позднее барокко). Колоссальный материал можно собрать: костюмный, вещевой, все то, что у нас сейчас рассеянно по музеям и хранится и гибнет, не давая представления нашему новому молодому поколению, которое после войны жадно бросится учиться. И поэтому оставить его без тех впечатлений, которые давал нам до этой катастрофы XIX век, нельзя. Это такой пробел образования русского культурного человека, что если мы оставим без этих выставок — постоянных и загородных, то это будет непоправимый грех! А только мы и можем это сделать. Пройдет еще 10 лет, и никто уже не сможет заняться этим так, как это можем сделать мы, которые знают — где и как найти, к чему приложить и т.д.

По классической эпохе (Павловск и отчасти Гатчина) нужно восстановить и Бренна, и прежде всего эпоху Ринальди, это возможно. Специалисты это говорят, и я преклоняюсь перед этим мнением. Восстановить спальню дворца и потерянного интерьера Павловска, конечно, возможно, но не в этом задача. Это — обрамление тех вещей, которые будут по-новому помещены. А с Екатерининским временем, с дворянским богатым культурным обиходом мы знакомы по огромному количеству вещей. Это неимоверно большое богатство стало расти так, что Запад изучается часто в наших пределах. Мы были богаче Европы. Мы скопили мебель, фарфор и все искусство XVIII-го века (второй его половины) и начала XIX-го века, так, что оно представлено в таком изобилии, что это заслуживает того, чтобы наши два дворца — Павловский и Гатчинский — насытить. При этом Гатчинский дворец хорошо отдать под художественное отражение нашей военной славы, а другие дворцы насытить более мирным содержанием, высокохудожественной культуры, фарфором того времени, гобеленами и т.д. И мне кажется, что начать это нужно с Екатерининского дворца в Детском селе.

Я думаю, что Елизаветинскую эпоху нужно развернуть в Детском селе, в достаточно хорошо сохранившемся грандиозном комплексе, а половину или треть отдать Екатерининскому времени (то, что примыкает к Камероновой галерее), а также и в Павловске. Здесь, таким образом, будет богатство — не только портреты дворцовые, но и миниатюра, силуэты и огромное количество мелких вещей, которые должны найти себе место, а не храниться в кладовых. У нас всего так много, а страна живет без музеев. Провинция живет музеями мелкими, питаясь под час крохами с нашего стола! Неужели только в Ленинграде были музеи, а вся страна была лишена возможности изучать в подлинниках художественные произведения? Неужели мы позволим, чтобы эпоха, которой мы гордились, которую мы должны изучать, не была показана? Много ли мы сделали? Мы только готовились к изданию целого ряда монографий и неужели все то, что сохранилось, мы бросим, не дадим всему этому места? Неужели мы не найдем настоящего применения всем этим произведениям искусства, которого они заслуживают?

Вот все то, что я хотел сказать в дополнение к сообщению Александра Петровича.

(ПЕРЕРЫВ)

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Продолжим наше совещание.

Проф. ГРИММ Г. Г.: Мне кажется, что в основном вопрос в отношении этих двух пригородов — Петергофа и Гатчины — не может вызвать никакого сомнения.

Начнем с Петергофа. Воссоздание дворца в Большом Петергофском дворце Петровской эпохи в широком смысле этого слова, охватывающего историческую и художественную стороны, является наиболее правильным решением вопроса. Это заставляет создать единственный по значимости памятник Петровской эпохи в том месте, где он является наиболее органическим. Именно там чувствуется дух Петровской эпохи. И понятно, восстанавливая дворец и не будучи в состоянии восстановить полностью его таким, как он был, было бы хорошо иметь здесь именно музей Петровской эпохи, заняв под него все основные помещения Большого дворца.

Вопрос парков и павильонов — вопрос второстепенного порядка. Здесь говорилось, что нет никакого сомнения насчет возможности их восстановления в отношении внешнего вида, а внутреннего — здесь другое дело, тут могут быть разные соображения относительно внутреннего использования. В частности, Марли не может быть использован в качестве музея, так как от его внутренней отделки ничего не осталось.

И таким образом, организация в Большом Дворце музея Петровской эпохи является наиболее правильным решением вопроса.

Но возникает вопрос, каким образом увязать [его] с теми залами, которые хотелось бы восстановить, и для восстановления которых имеются предпосылки? Но этот вопрос, который должен быть разрешен в порядке работы над материалами, и, несомненно, примиряющее решение тут должно быть. 

Гатчинский дворец, Чесменская галерея. Фото М. А. Величко. Март 1944.

Другое положение с Гатчинским дворцом. Он сохранился в некоторых фрагментах больших и интересных в центре, а боковые корпуса-каре достроены. И действительно, дворец имеет тот облик, что естественно в нем может быть большой музей военного прошлого. Но мне кажется, что этот музей должен охватить не только центральную часть дворца, но и перейти в каре. И поскольку внутренняя отделка погибла, и восстановление бытовой обстановки проводить нет смысла (подлинной не может быть), можно провести перепланировку, и можно было бы сделать необходимых масштабов залы для крупных экспонатов, а в центральной части переходные галереи (Чесменская галерея, которая имеет все элементы музея) и средние залы. Эти залы могут быть даны не непосредственно для экспозиций, а для вводных зал. Тем более что их немного. В громадных же основных помещениях может быть создан военный музей славы оружия русского народа, и это явится органическим для этого дворца и это может хорошо сжиться с дворцом. И мне кажется, что восстановление внутреннего облика центральных комнат второго этажа, интерьеров допускает экспозиции. Национальная галерея была как раз зародышем, который заставил нас думать о музее. Также и Чесменская галерея — они сами напрашиваются на то, чтобы там был музей. Таким образом, комплекс больших галерей и затем переход в большую группу зал, которым внешний облик дворца придаст соответствующий вид, подходят для организации здесь музея.

Думается, что и это предложение в отношении Гатчинского дворца закономерно. Напрашивается не устройство дома отдыха или санатория, а здания общественного пользования для привлечения массы посетителей (военный музей привлечет!). Такой музей естественно связывается с тем, что имеется в Гатчине.

Таким образом, обсуждение насчет двух пригородов, которое проводится сегодня, вполне закономерно. Вопрос касается, в конце концов, отдельных частностей, в какой степени можно охватить некоторые павильоны, как быть с территорией Александрии, — это вопросы, которые требуют дальнейшей проработки. Но то, что касается основного, мне кажется, нужно всемерно поддержать и на основе этих положений дать пригородам новую, большую и плодотворную жизнь.

Проф. ФАРМАКОВСКИЙ: Как будто бы нет колебаний в вопросе, что дворцы должны быть превращены в музеи. Я говорю о Петергофе и Гатчине. Это мнение всех здесь собравшихся, имевших то или иное к ним касание. А имеет ли право суждения и тот ценитель, для которого делаются все эти дворцы? Может быть, ему нужен дом отдыха? Это — широкая масса, это народ. Что ему нужнее? Мне кажется, что решается вопрос очень просто: человеку что-либо нужно, и он за это платит. А назовите что-либо иное более доходное, чем были Петергофские парки и дворцы? Они ведь привлекали такое огромное количество народа и давали такой огромный приток средств, что на них можно было содержать все эти дворцы, ремонтировать их и иметь еще остаток. Вот как отвечал на это народ. Ему это было надо. Нужны были не только зеленые деревья, но и те объекты познания, которые он находил в виде этих дворцов, наполненных тем или иным содержанием. Полностью этого содержания мы не дадим, но можем дать не менее ценное и столь же интересное. И нет никакого сомнения, что когда закончится война, поток народный польется в эти пригородные дворцы, будет таким, что перед ним прежний поток померкнет. И даже меркантильные соображения говорят о том, что превращение этих дворцов в музеи будет во всех отношениях соответствовать интересам народа. Мне кажется, что эта меркантильная сторона здесь некоторых склоняла на сторону того, чтобы превратить дворец в дом отдыха. Но дело в том, что это как раз будет дороже и убыточнее, а превращение в музей, сохранение нужного облика и т.д. будет требовать меньших расходов, кроме первоначального вложения капитала.

Я хотел подчеркнуть чисто материальную сторону для тех, кто сомневается и думает, что, может быть, все это будет дорого и не стоит этого делать! Нет, уверяю вас, что это выгоднее, чем превращение дворцов в жилое помещение с канализацией, фановыми трубами и т.д.

Проф. ГЛИНКА: Не будучи архитектором и долголетним музейщиком, я все-таки некоторое количество лет потратил на это дело, и вот у меня зародилось сомнение в отношении Петергофских фондов. Положение о том, что Большой дворец превращается в основе своей в музей Петра, и при этом не предполагается разрушение основных музейных памятников Петровского времени — Монплезира и Домика в Летнем саду — мне кажется сомнительным. При всех возможностях, которые можно наскрести, чтобы создать музей такого объема. Совершенно ясно одно — там может быть и должен быть музей. Но Петровское время оставило основной фонд — личные вещи Петра, а мне, по крайней мере, не известно собрание хотя бы дворянских Петровских вещей, личные вещи Петра — все наперечет. И такой объем материала недостаточен. И мне кажется со-мнительным — правильно ли в Большом Петергофском дворце, который только в центральной своей части является памятником Петровского времени, а затем превращается в Елизаветинский и Екатерининский и др., устраивать Музей Петровского времени. Это, мне кажется, трудно.

И другой вопрос: Гатчина. Мне кажется, что утверждение, что Гатчина является военным памятником и тяготеет к военным вопросам, является сомнительным и спорным. Если дворец имеет бастиончики и некоторое количество орудий, то это напоминает о Павле I, который никак не отмечен в военной истории, кроме как своими тормозящими желаниями повернуть Россию на путь Фридриха Великого. И исходить из того, что Гатчина имеет в себе что-то военное, вряд ли следует, так как это как раз не к славе русского оружия, а в обратную сторону.

И еще. Вы хотите создать музей военных фондов. Этот фонд держит Военное ведомство. Я принимал участие в устройстве выставки русского военного искусства в Эрмитаже (5 залов) и знаю, каким образом собирались материалы, с каким трудом это делалось. И у меня сомнение в возможности создания такого музея. Конечно, можно, пользуясь площадью каре, перейти к нашей эпохе. Но мы знаем, что такая выставка у нас уже существует в Ленинграде, и дублировать этот материал вряд ли правильно и нужно. Поэтому мысль о превращении Гатчины в музей русской военной славы трудно осуществима. В главной части Гатчинского дворца разворачивать военную экспозицию как-то трудно. По существу остается площадь каре, и правильно ли думать о превращении центральной площади в помещение для выставки.

Гатчина была волей судеб музеем прикладного искусства, и никто не может забыть 17 зал, где была сосредоточена замечательная коллекция первоклассной живописи. Я убежден, что создание здесь военного музея невозможно. Мы не найдем фондов для показа славы русского оружия в прошлом. Картина Коцебу и еще что-то — это недостаточно. И мы не наскребем того, что нужно для такого музея. И живопись военного времени тоже подминает под себя военный исторический музей.

ТИХОМИРОВА (Петергоф): Мне кажется, что доказывать необходимость сохранения пригородных дворцов как музеев не нужно. Это доказали и предыдущие ораторы, и тот колоссальный интерес, который проявляли к этим музеям люди разнообразных специальностей. Письма с фронта с поздравлениями по поводу возвращения к нам Петергофа и с вопросами, когда он будет восстановлен, с пожеланиями видеть его именно как музейный комплекс, идут со всех сторон.

В основном я солидаризируюсь с выступлениями и Александра Петровича, и Владимира Кузьмича, и только добавлю кое-что [из того, что,] с моей точки зрения, было здесь упущено.

Вопрос об основном музее Петергофа — Петровском музее, который вызывает сомнение: конечно, такой музей необходим, и место для него — Петергофский дворец, так как такого музея мы не имеем. Почему это меня не пугает? Здесь идет разговор не о музее Петровских вещей и т.д., но о музее, отражающем деятельность Петра. И сюда может быть привлечен и более поздний материал — гобелены, картины (Коцебу и др.). Плюс к этому документы и колоссальное количество литографий — и мы такой музей построим.

Другой вопрос: займет ли этот музей только нижний или и верхний этажи? Таким образом, вопрос с музеем не должен вызывать сомнения. 

Петродворец. Немецкий дот у дворца Монплезир. Фото С. Г. Гасилова. Май 1944. Из альбома
фотографий «Разрушения, причиненные немецко-фашистскими захватчиками
и их сообщниками историко-художественным памятникам Ленинграда. 1941-1944. Город
Петродворец. Дворцы и парки». (Приложение к актам Ленинградской городской комиссии
по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников)

Что касается Монплезира, то восстановить его как историко-бытовой музей легче, чем что-либо другое. С архитектурной точки зрения его можно восстановить. Из него вывезено большое количество вещей — все личные вещи Петра, вся утварь, посуда кухонная, вещи из япон-ского кабинета и т. д. В общей сложности около 30 предметов нужно пополнить (в смысле мебели).

Отделка стен. Одна комната — секретарская комната сохранилась, и она может быть образцом для восстановления других, и резьба там несложного профиля.

Картины: их вывезено около 70 штук и не все, но около 50 штук вывезено из Эрмитажа, и можно подумать, каким образом их использовать, не восстанавливая Эрмитажа.

Что касается зданий, примыкающих к Монплезиру, то предложение Александра Петровича восстановить Ассамблейный корпус осуществимо. Банный корпус и Ассамблейный можно использовать для приходящей публики, а Екатерининская часть не может быть концертным залом. У нас очень много возможностей музейных: например, музей истории Петергофа имеет право на существование, и для этого музея можно было бы использовать именно здание Екатерининского корпуса Монплезира, но нельзя его отдавать под концертный зал.

Марли не восстановим в своей отделке. Это — место для выставки истории фонтанного искусства.

Эрмитаж может быть восстановлен внешне, а нужно ли восстанавливать схему подъема? Да. Это можно. У нас сохранились отсюда картины, стулья, и можно было бы привести Эрмитаж в надлежащий вид.

Коттедж (о котором никто не сказал ничего) и вообще Александрия. Там осталась Капелла, которая будет существовать. Это единственное здание, которое не тронуто, хотя внутренней отделки и здесь нет.

Мы не придавали значения памятникам Николаевского времени, занимались и Петровским, и Елизаветинским временем, а сейчас нужно особенно бережно отнестись к тому, что осталось и от Николаевской эпохи. Что можно сделать в Коттедже? Музей Николаевского времени? Нет, так как нет мебели, и историко-бытовой музей не получится. Но Коттедж должен быть музеем — там можно устроить музей искусства XIX века, так как для этого у нас есть большое количество предметов (большое количество чертежей, рисунков). Сюда можно включить большое количество фарфора, хрусталя, которые сохранились и относятся к XIX веку.

Таким образом, все оставшиеся памятники Петергофа могут и должны быть музеями, и это вполне реально, так как нами вывезено большое количество вещей, которые позволят развернуть музей, и привлекать придется также и из других музеев только для Петровского музея. 

Петродворец. Большой (Самсоновский) канал. Неизвестный фотограф. 1944. Из альбома
фотографий «Разрушения, причиненные немецко-фашистскими захватчиками
и их сообщниками историко-художественным памятникам Ленинграда. 1941-1944. Город
Петродворец. Дворцы и парки» (приложение к актам Ленинградской городской комиссии
по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников).

Несколько слов о садах и фонтанах. В каком состоянии сады сейчас, зимой, еще трудно сказать. Конечно, целый ряд деревьев не существует, так как под их корнями были устроены доты, многие сожжены, многие погибли просто от короедов, которые всегда были в Петергофе, а в последние годы, когда за деревьями не ухаживали, особенно распространились. Когда стает снег, и парк будет разминирован, то он будет иметь приемлемый вид в своей центральной и правой части, а в левой дело обстоит хуже. Тут нужно говорить со специалистами. Но, так или иначе, сады восстановимы. Мы проверяли систему подачи воды: с немецкой методичностью через каждые 4 метра взорвана труба Самсона, но специалисты говорят, что фонтанная система восстановима.

Недавно была проверка, которая показала, что существует захоронение мраморных статуй, и это дает возможность восстановить общий вид Шахматной горы и Золотой горы. Такие фонтаны, как Пирамида и Солнце восстановимы.

Может быть, в Петергофе можно было бы прибавить такие вещи, которые могут там существовать: забавы Петра — скамейки-шутихи, сюда можно привезти знаменитый Петровский стол, который он сделал.

По большому каскаду снято 5 статуй — они украдены. Самсон восстановить необходимо, так как это — символ Петергофа, и если мы его не достанем, то необходимо сделать его повторение.

Таким образом, в основном вопрос восстановления фонтанов не вызывает сомнений. И только насчет Большого Каскада на данном этапе вопрос не может быть решен. Все это должно привести к тому выводу, что доказательства возможности существования Петергофа как музейного комплекса есть, и об этом имеется материал.

(ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Как Вы считаете, где должен быть курзал, ресторан, т.д. — не восстанавливать же ресторан Свирского на берегу?)

Реставрировать нужно ресторан по Советской улице около Разводной площадки. Что касается курзала, то существовал Зеленый театр. Это — прекрасное место для спектаклей и концертов. Публика всегда стремилась попасть в центр, а таким образом может быть удастся несколько ее рассредоточить. А для домов отдыха имеется целый ряд зданий — Фрейлинские дома, Конюшни. Места достаточно, причем эти здания все сохранили внешнюю форму.

Что еще может быть восстановимо? В Большом дворце был восточный флигель — Ольгинская половина. Не хочется доказывать, что не следует помещать в одном здании и дом отдыха, и дворец. Мне кажется, что дома отдыха должны выйти за пределы парка, и помещений для них совершенно достаточно.

БАЛАЕВА (Гатчина): Скоро два месяца как наши пригороды освобождены, как эти все вопросы стоят перед нами и обсуждаются и наедине, и на собраниях. Мысль о необходимости восстановить пригороды была с первого же дня вполне законной, осязаемой и непререкаемой. Сегодня мы слышали об этой возможности уже в конкретных формах. Очень ценна и удачна мысль о сочетании отдельных внутренних сохранившихся зал и рядом с ними расположенных музейных зал при непременном условии, чтобы они легко связывались между собой. И тут удачно то, что предложено по Петергофу, Пушкину и Павловску, и спорно — по Гатчине.

По Петергофу нежелательно было бы забыть про Александрию и Коттедж — надо быть более внимательными к XIX веку, тем более, что XIX век нам более никогда не встретится. В Гатчине его нет. Вообще всего сложнее и труднее вопрос с Гатчиной.

Конечно, заманчива мысль иметь там музей русской военной славы. Наши посетители, несомненно, будут ждать, что мы ответим на это. Я думаю, что в некотором случае мы будем делать это и в Петергофе — в каком сочетании со всем музеем Петергофа не знаю, но такие вопросы встретим. В пригородах, конечно, мы сделаем музеи, не историко-бытовые, но историко — художественные. И, таким образом, наше военное прошлое будет захвачено, и не доходя до Гатчины. 

Гатчинский дворец, Белый зал. Фото М. А. Величко. 1944.

Но для меня Гатчина — это Двуликий Янус. Два фасада. Один — бастионы, каре, то, что называлось плацом, и другой — со стороны парка: английский пейзаж, парк, Белый зал (который к нашему большому удовлетворению может быть восстановлен). Каким образом они сочетаются с музеем русской славы? И вот в этой стройной системе Гатчины возникает конфликт между содержанием, которое мы хотим дать ему, и тем, что мы хотим сохранить. Мне кажется, что тут выход такой: кроме главного корпуса и полуциркулей, мы обладаем площадью Арсенального и Кухонного каре с возможностью распланировки новой, так как то, что сохранилось, настолько обезображено, и это только выставочные помещения, так как быт ушел, и только мысль прошлого Петергофа может быть продолжена в Гатчине — но не так, как говорилось здесь. Вопрос о главном корпусе, где (Бренна, Ринальди) очень труден. Тот и другой мастера одинаково заслуживают сохранения и оценки той значимости, какую они собой представляют в искусстве.

Проф. ТВЕРСКОЙ: Мне кажется, что к этому вопросу можно подойти и с другой точки зрения — не с точки зрения архитекторов и специалистов, но и тех, кто выдвигает интересы здравоохранения (дома отдыха). Правильно ли размещение домов отдыха во дворцах? Мне кажется, что такое расположение противопоказано. Первая аксиома: располагать дома отдыха там, где можно было бы отдохнуть. Живя же здесь, вряд ли возможно отдохнуть, или же пришлось бы прекратить доступ публики в эту центральную часть Петергофа. Каким образом можно отдохнуть, когда мимо дефилируют толпы людей, так как посещаемость парка будет значительная? Имеются разные виды отдыха, и в книжке «Парки культуры и отдыха» Минца вы можете найти и активный отдых, и пассивный отдых, и тихий отдых и т.д., и т.д. И вот здесь не может быть тихого отдыха, который должен протекать в спокойной, гигиенической обстановке. Но сюда можно приехать на один день. Это тоже отдых, но уже другого вида. Говорить о курзале тоже не рационально, так как планировка дворца не подходит для размещения здесь курзала. И это отпадает. В окрестностях до-статочно территорий для того, чтобы разместить отдельные коттеджи, где люди могут жить и отдыхать, а при желании они имеют возможность пойти смотреть на парки, дворцы. Таким образом, дома отдыха должны быть вне парка. Еще до войны Институт коммунального строительства и хозяйства поставил вопрос о такой планировке, и я помню расположение вне парка домов отдыха, — иначе парк перестанет существовать как территория для прогулки отдыхающих.

Затем, все пригороды представляют общую систему вокруг Ленинграда, и Отделом Планировки запроектирован целый ряд дорог, связывающих между собой эти пригороды.

И еще: нельзя забывать о единстве внешнего и внутреннего содержания. И нельзя, чтобы в таком здании дворца помещался бы дом отдыха со всеми санитарными устройствами среди золоченой мебели и лепки. Это недопустимо. Мы можем создать отделку, отвечающую внешнему облику, и разместить там отдыхающих? Это будет противоречием. И с этой точки зрения расположения домов отдыха во дворцах нежелательно.

Можно ли говорить о музеях, что они обязательно должны быть [в этих] зданиях? А почему в Петергофе должен быть Петровский музей? Может быть, такой музей должен быть в Ленинграде? Из единого комплекса мы не можем выбросить отдельных звеньев, и мы должны продолжить его до внутренней отделки.

Может быть, Александр Петрович не ясно выразился, но я с ним не согласен: помещения должны быть использованы под музеи, носящие характер выставок. Отрицая необходимость историко-бытового элемента, я понял, что это будет музей как Русский музей, где просто будут развешаны картины. Мне кажется, что создать точный историко-бытовой музей нельзя. Как образуется историческая выставка? В одном помещении собирается все то, что характеризует всю эту эпоху. Если бы это был музей в настоящем смысле слова, то его нужно было бы заполнить экспонатами, а если историко-бытовой, то нужно дать впечатление, чтобы представить себе эпоху.

По вопросу о Павловске мы будем разговаривать завтра, но я хотел бы только сказать, что никаких искажений парка допустить нельзя, и в футбол, мне кажется, свободно можно играть и в другом месте. Мы должны [заботиться] не только о нашем, но и будущем времени. Когда создавался Павловский парк, то не думали, какое впечатление он будет производить через 10 лет. И мы должны создавать парк теперь таким образом, чтобы получилось известное цельное впечатление, но в то же время, мы не должны забывать, что мы сохраняем памятник эпохи на будущие времена. Иначе мы навсегда погубим единственный памятник садово-паркового искусства. 

Павловский парк, разрушения. Неизвестный фотограф. 1944.

(ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Как вы относитесь к отделке, которая не будет являться подлинной?)

Вопрос о подлинности имеет значение для антикварных магазинов, а при создании историко-бытового музея этого не должно быть.

ЗЕМЦОВ: Все сидящие здесь работают и для будущего. Нам нужно исправить все те несчастья, которые легли на нашу страну. И когда мы подходим серьезно к вопросу восстановления монументальных памятников наших пригородов, то нужно, чтобы все работали в какой-то степени для будущего.

В своем выступлении Николай Николаевич угрожал астрономическими цифрами — столько-то людей, столько-то миллиардов денег! Совершенно верно, все это нужно для восстановления, но нельзя вдаваться в противоположность. Что это все нужно сейчас для того, чтобы мы увидели результат работ? Мне кажется, что наша задача — непрестанно и бесконечно работать и постепенно, по кирпичику пытаться восстанавливать. Но я применяю термин «восстановление», а не «реставрация». И я целиком присоединяюсь к высказанному проф. Тверским — да, нам нужно восстановить и создать ансамбль нашими средствами, но и создать впечатление о той эпохе, которая бытовала в том или другом архитектурном произведении. Мы говорим, что сделаем в том или другом дворце, но не говорили о дворцах, каким образом мы организуем работу, что мы сделаем с самими дворцами. Каким образом мы примирим общественность с тем, что погибло, или же будем пытаться воссоздать и восстановить. Для меня это неясно. Никто не спорит, и я целиком присоединяюсь к мнению, что — да, дворцы должны остаться музеями. Какие музеи там будут — это вопрос будущего.

Еще много [потрачено] сил и [много] споров будет по этому поводу. Нужно организовать так, чтобы этот музей не дублировал Русский музей. И вопрос музея нужно решить принципиально: да, там должны быть музеи. Но какие — это дело будущего. А сейчас Инспекции по охране памятников нужно поговорить об охране памятников! Нам нужно решить — каким образом организовать огромную научно-исследовательскую работу. Мы ведь очень мало знаем, мало зафотографировали, и у нас ничего нет. Нам нужно начинать копать, и от этого нам нельзя отказаться. И когда Гонзаго создавал парк, то он думал о будущем и смотрел на него глазами художника. И нам нужно именно с этой точки зрения подходить. А то страшно: если мы не встанем на принципиально твердую линию, то что может быть? Есть много людей, которые идут по линии наименьшего сопротивления. А нужно это? Нет, многие не согласятся: когда Николай Бенуа строил, или когда Стасов работал — как они внимательно подошли к вопросу, как подошли к своим предшественникам. И это помогло им попадать в ансамбль. А когда Виолье Ле Дюк [в подлиннике: Виолетта Люкс] реставрирует Notre Dame, то только специалист может разобраться, что это реставрировано. И мне кажется, что эту огромную исследовательскую работу по восстановлению и реставрации нужно поставить на большую принципиальную высоту.

ПИЛЯВСКИЙ: Какое же целевое назначение дворцов? Отсюда все вопросы, которые тут возникли. Соображения Льва Михайловича аргументированы. Николай Николаевич бросает реплику, что нужно доказать, что здесь были музеи. Но сейчас, когда у нас вопросы прошлого ставятся на большую высоту, необходимость создания музея, который бы в течение 200 лет существовал, доказать легко. Одним из аргументов против создания дома отдыха является хотя бы то, что дворец трудно приспособить под это дело с точки зрения планировочной. Проходная анфилада комнат трудно может быть приспособлена под отдельные хорошо освещенные комнаты, так как освещение одностороннее (и это почти во всех дворцах). И поэтому нужно первоначально провести перепланировку. Большинство согласится, что это не нужно. Нам могут сказать, что Конюшни и Фрейлинские корпуса находятся в тех же условиях, что и дворец, а между тем там был дом отдыха? Да, но это не спокойный лечебный характер, который должен быть присущ дому отдыха. И я присоединяюсь к точке зрения, что не следует здесь делать дома отдыха. Здесь должен быть музей (во всех дворцах Петергофа).

В отношении характера музея: Петергоф — место, где атмосфера и памятники наиболее наполнены эпохой Петра, и в связи с этим много шансов на то, чтобы здесь делать такой музей. Но дискуссионный вопрос — вопрос оформления интерьера. Не вызывает у меня сомнений вопрос реставрации. Реставрация фонтанов, конечно, не встретит трудностей.

Что касается парка, то верхний и нижний парки мало пострадали, и их реставрация (я подчеркиваю) возможна.

У меня, может быть, и своеобразная точка зрения насчет Павловска: там не следует этого делать. Но об этом мы будем говорить не сегодня.

Что касается внутреннего облика дворцов, то все они без исключения с точки зрения внешней архитектуры восстановимы безусловно. И тут неподлинного будет немного. В отношении же интерьеров многое будет зависеть от проектировщиков (мы знаем, как Строгановский дворец был переделан Воронихиным). Нужно реставрировать буквально целый ряд помещений — и Тронный зал, и Зал Ротари, и многое другое, где была лепка, и сохранились панно. А иногда придется пойти по пути планирования, и все будет зависеть от того, насколько талантлив и хорош проект. И тут нужно бдительное око инспекции.

Большой Петергофский дворец сохранил от Петровской эпохи очень мало — кабинет и лестницу. Больше ничего. И если говорить о реставрации всех помещений, идя на то, что это будет не подлинная обработка интерьеров, и если мы говорим о Петровском музее, то нужно говорить не о реставрации, а о создании внутреннего ансамбля в стиле Петровской эпохи. Это вопрос принципиальный. Мне кажется, что Большой дворец может быть музеем Петровской эпохи, но живыми образцами этой культуры на 80% должны быть маленькие дворцы Петра. Монплезир должен подвергнуться реставрации в достаточных деталях. Также Марли и Эрмитаж. И мы можем многое собрать из того, что получим обратно от немцев и что нами было сохранено. Это будет иллюстрация к тому, что будет в Большом дворце. И это не бытовой комплекс, а музей показа предметов истории и т.д.

Станислав Маркович [Земцов] затронул существенный вопрос — о будущей работе. Группа архитекторов еще раз выезжала и убедилась, что если завтра не приступить к работе по сохранению тех зерен, которые остались, то мы не сможем сохранить целый ряд моделей, по которым нужно производить восстановительные работы по дворцам и пригородам. И нам нужно высказаться и закончить словопрения.

Я считаю, что тут особо большого числа мастеров не нужно. Нужны лепщики, чтобы снять лепки и капители, снять отдельные фрагменты фризов, так как сейчас они еще лучше сохранились, чем будут после весеннего и летнего солнца. Их нужно снять и положить в помещение. И это нужно сделать безотлагательно. Если мы это упустим, то совершим преступление.

Насчет астрономических цифр: здесь нужно брать поправочный коэффициент по всем пригородам. И выходит не так много. Мы всегда 3-4 тысячи людей сможем найти. И это не астрономическая цифра.

Для меня остается не ясным вопрос исчерпывающей реставрации дворцов и парков. Нужно ли идти по линии реставрации, или же по линии восстановления ансамбля, чтобы войти как составной компонент целого ансамбля дворца. Этот вопрос еще не решен.

КАПЦЮГ [в подлиннике: КАПТЮК]: Здесь ставится вопрос восстановления и вопрос реставрации, а нужно говорить о реконструкции дворцов, которые потерпели несчастье, чтобы добиться того, чтобы они были еще лучше и краше. Какой же реконструкция должна быть? Если мы подойдем с точки зрения их художественной значимости, то увидим, что целый ряд объектов в течение веков затерялся. Созданная Ринальди жемчужина, которая являлась любопытным мировым явлением после того как была построена, утратилась и не была [едином] комплексом, как памятник не была ценной впоследствии. И я считаю, что как архитектурные сооружения данные памятники должны быть очищены от всего наносного. Это относится к Гатчине и к дворцу в Петергофе. Если мы вспомним историю этого последнего дворца, то он ведь создавался из наслаи-вающихся элементов. И теперь нужно решить — что будет из себя представлять парк: будет ли это музей, в который мы должны будем входить в специальных туфлях, или что-либо другое? Я думаю, что Петергоф должен быть местом отдыха, местом для лицезрения фонтанов, архитектурных сооружений. Может быть, здесь должен быть небольшой театр. Это — одна точка зрения.

А другая точка зрения — использовать дворец под дом отдыха. Но с точки зрения гигиены они [дома отдыха] должны выйти за пределы парка. Что нужно сделать с дворцом? Его нужно подвергнуть реконструкции, так как внутреннее его содержание не восстановить, и при восстановлении внешнего контура получится противоречие, а нужно добиваться сделать вещь, которая была бы лучше. Может быть, имеющиеся там стены использовать под курзал, фойе, но не музейное помещение, так как они не отвечают тем целям, которые ставит перед собой музей. Там утрачена подлинность дворцовая. А раз ансамбль утрачен, то восстанавливать буквально точно нет смысла. Только там, где имеется архитектурная внутренняя отделка, там можно точно восстанавливать, там, где отделка большой значимости, так как это — наша гордость. Но ко всему так подходить нельзя и нужно ставить вопрос о реконструкции в широком смысле этого слова.

Боковые корпуса Монплезира — Екатерининский и служебный корпус — это жемчужина, которую нужно обыграть.

Также и в Гатчине — нужно воспользоваться тем, что там был пожар и реконструировать центральную Ринальдиевскую часть.

(С МЕСТА: А внешнюю архитектуру Растрелли оставить?)

С точки зрения компановки она имеет большую значимость. Это — Корпус под гербом. А парк последнее время эту часть закрывал. В старых гравюрах чувствуется композиция, а сейчас нам нужно восстановить дворец так, чтобы он играл.

ТВЕРСКОЙ: Я считаю, что выступление это носит чрезвычайно опасный характер. У меня складывается впечатление, что наизлейший враг архитектуры — сам архитектор. В Ленинграде немало безобразных зданий, но если идет речь об Адмиралтействе, то можем ли мы сказать: а стоит ли восстанавливать захаровское Адмиралтейство? Раз мы можем воздвигать лучшие здания. И это опасно. Но, к сожалению, эта точка зрения находит себе поддержку во многих кругах. Если бы мне поручили восстановление Павловского дворца, я не был бы доволен. И те товарищи, которые жаждут создать новое, пусть выйдут за пределы парка, пусть будет создана группа особняков вокруг Павловского парка, а не там, где строили зодчие прежних веков — на территории парка. И я думаю, что это выступление нужно разобрать до конца, чтобы заставить выступившего убедиться в своей ошибке.

Проф. УДАЛЕНКОВ: Товарищи, делая обзор и общие наметки по мероприятиям, которыми можно было бы обеспечить дальнейшую сохранность и существование дворцов, я не касался многих деталей и вопросов. Да это было бы и невозможно. И вот теперь, в порядке обсуждения, выявились разноречивые мнения. Оказывается, даже архитекторов нужно убедить, чтобы не портить существующего!

Я коснусь самого существенного, о чем здесь говорилось.

Дерзать можно, и это хорошо, и применение для этого широкое. Но будет большой исторической ошибкой, если это применение творческое будет слишком сильно показано на исторических памятниках. Памятники перестают быть памятниками. Если будет такая точка зрения, то незачем нам было и собираться. Если рушится, то нам свободнее проектировать, и горе, если что-то осталось? Я думаю, что на эту точку зрения ни один культурный человек не может стать. Это может сделать только человек, который враждебно относится к какой-либо культуре, или же по общему непониманию и темноте.

Я хочу ответить Льву Михайловичу. Он говорит, что создавать музей историко-художественный — недостаточно. Это не предложения, которые были здесь высказаны. Мы хотим историко-художественный музей, т.е. синтез всей эпохи. Но когда вы говорите об историко-бытовом, вы вводите в заблуждение: как будто бы хотите устроить крестьянский или купеческий быт во дворцах. Как будто бы этого вы не говорите, и поэтому расхождений нет, так как дело идет об историко-художественном музее.

Владислав [в подлиннике Бронислав] Михайлович [Глинка], я сожалею, что вы обижены, что материалы по своему составу и ценности не будут в состоянии заполнить все залы. Мне кажется, вы не правы, и вот почему. Мы находимся в одном едином государстве: все музеи страны находятся в одном государстве. Петровская эпоха имеется не только здесь, но и в других хранилищах. И мимо этих произведений искусства пройти невозможно. И все они войдут в общий комплекс. Я должен сказать, что после войны, несомненно, будут выявлены патриоты-коллекционеры, у которых немало найдется Петровских вещей и картин. Это показала революция: сколько материалов получилось после ликвидации больших дворянских гнезд, а сейчас большой патриотический подъем заставит передать в музей вещи, которые коллекционировались. И я знаю, что Петровских вещей много. Другое дело, что трудно собрать все. И нужно дать определенную точку, на которой в дальнейшем отдыхающие могли бы учиться. И Ваше неверие неверно, но я уверен, что оно временное, и скоро Вы будете нашим единомышленником. По существу Вы желаете, но не видите возможности. Но мы можем строить в пределах доступных.

Остальные части могут быть использованы временно или не временно под другие культурные нужды, а по накоплении материала они могут быть присоединены. 

Гатчинский дворец. Вид со стороны Голландских садов. Фото А. К. Сидавы. 1944.

Насчет замечаний о Гатчине. Устроить там музей военной славы русского оружия — это, так сказать, подтянуто. Там, мол, были бастионы и военные плацы. Но это не дает вовсе права устраивать там музей военной славы русского оружия! И музей преследует другие цели, совершенно иного порядка. Мы говорим: это наш историко-культурный музей славы русского оружия! Разве мало материалов, которые относятся к нашим военным событиям? Я думаю, что его не мало. Почему именно в Гатчине должен быть такой музей? Это вяжется с тем, что фасад выходит на плац? Обязательно ли это? Имеет ли это связь с внутренним содержанием? Я скажу — это не обязательно! Возьмите здание Фондовой Биржи: разве оно соответствует тому, что в нем помещается Военно-морской музей? Там мало места, но музей замечательный. Этим примером я хочу сказать, что мы, устраивая музей, абсолютно не претендуем на то, что облик архитектурный должен совпадать с содержанием. Это совпадает с Петергофом в целом, с Павловском, с Детским Селом — и это замечательно. А в Гатчине этого нет, но все-таки какое-то отражение облика здания на внутреннем содержании (слава русского оружия и искусства) имеется. И сказать, что создание такого музея в Гатчине было бы беспочвенно — нельзя. Это не выдумка. Не напрасно трудилось много художников, и писали на военные темы. И собрать все это в музей, представить в определенном порядке, грамотной экспозицией для воспитания поколения нашего юношества — необходимо.

Конкретно по Петергофу. Понятно, что Петергоф с его парками не может быть вне значения. Во дворце будет музей, но публике где-то, действительно, нужно и питаться, и укрываться от дождя. Но строить в настоящее время новые здания невозможно. И я предполагал для этого дела использовать правое и левое крылья. Когда я говорил про концертный зал, то не имел в виду внешнюю связь с Петергофом, — там может быть помещение, где будут устраиваться лекции, с определенным количеством билетов и т.д. Левое крыло чрезвычайно подходит к этому.

Курзал или зрительный зал для массы конечно, нужен. Но где его строить, в парке? Не годится. Нужно вынести за парк? Нехорошо. Но у нас есть здание, с моей точки зрения очень подходящее, которое потеряло свое производственное значение. Я говорю об Оранжереях. Почему не сделать из них исторический памятник, почему не использовать их под курзал? А где публика будет питаться? Конечно, все это — вопросы чрезвычайно трудные: это нужно обязательно устраивать в комнатах и в то же время нужно сделать так, чтобы не было близко хозяйственных дворов. И у нас есть Корпус за гербом, перпендикулярный зданию дворца. Почему бы его не использовать также, и особенно площадку использовать следует под ресторан, где можно поставить зонтики, и будет хорошо — вид на море и на парк. Вместо грязной площадки будет хорошая чистая, ресторанная площадка.

Может быть, все это и не так, и можно сделать по-другому, но возможностей чрезвычайно много для того, чтобы Петергофские парки сделать живыми, чтобы дворец был здоровым жизненным ядром.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: На этом мы закончим наше заседание с тем, чтобы завтра в 11 часов продолжить его и поговорить о Пушкине и Павловске.