В последние годы появились многочисленные публикации, в которых затрагивается тема пророчеств монаха Авеля, сделанных в царствование императора Павла I, и описывается посещение императором Николаем II Гатчинского дворца в марте 1901 года[2]. Причем, сведения, сообщаемые всеми современными авторами, основаны на книге известного духовного писателя Сергея Александровича Нилуса (1862-1929) «На берегу Божьей реки»[3], а также на «историческом сказании» «Вещий инок» другого писателя П.Н. Шабельского-Борк (1896-1952), писавшего под псевдонимами Кирибеевич и Старый Кирибей[4].

Обратимся, прежде всего, к книге С. А. Нилуса, который писал: «При особе Ее Императорского Величества, Государыни Императрицы Александры Феодоровны состояла на должности оберкамерфрау, Мария Феодоровна Герингер, урожденная Аделунг, внучка генерала Аделунг, воспитателя Императора Александра II во время его детских и отроческих лет. По должности своей, как некогда при царицах были «спальные боярыни», ей была близко известна сама интимная сторона царской семейной жизни, и потому представляет чрезвычайно ценным то, что мне известно от уст [выделено нами — В. С.] этой достойной женщины.

В Гатчинском дворце, постоянном местопребывании Императора Павла I, когда он был наследником, в анфиладе зал была одна небольшая зала, и в ней посредине на пьедестале стоял довольно большой узорчатый ларец с затейливыми украшениями. Ларец был заперт на ключ и опечатан. Вокруг ларца, на четырех столбиках, на кольцах, был протянут толстый, красный шелковый шнур, преграждавший к нему доступ зрителю. Было известно, что в этом ларце хранится нечто, что было положено вдовой Павла I, императрицей Марией Феодоровной, и что ею было завещано открыть ларец и вынуть в нем хранящееся только тогда, когда исполнится сто лет со дня кончины Императора Павла I и притом только тому, кто в тот год будет занимать царский престол России.

Павел Петрович скончался в ночь с 11-го на 12-е марта 1801-го года. Государю Николаю Александровичу и выпал, таким образом, жребий вскрыть таинственный ларец и узнать, что в нем столь тщательно и таинственно охранялось от всяких, не исключая и царственных взоров.

«В утро 12-го марта 1901-го года, — сказывала Мария Феодоровна Герингер, — и Государь и Государыня были очень оживлены, веселы, собираясь из Царского Александровского дворца ехать в Гатчино вскрывать вековую тайну. К этой поездке они готовились, как к праздничной интересной прогулке, обещавшей им доставить незаурядное развлечение. Поехали они веселые, но возвратились задумчивые и печальные, и о том, что обрели они в том ларце, то никому, даже мне, с которой имели привычку делиться своими впечатлениями, ничего не сказали. После этой поездки я заметила, что при случае, Государь стал поминать о 1918-ом годе, как о роковом годе и для него лично, и для династии»[5].

П.Н. Шабельский–Борк расцвечивает сообщение С. А. Нилуса красочными подробностями. По его утверждению император Павел I распорядился доставить Авеля в Гатчинский дворец. После беседы с ним Павел Петрович сказал: «Почитаю и я за благо о всем, что ныне прорек мне о потомке моем Николае Втором, предварить его, дабы перед ним открылась Книга судеб. Да ведает праправнук свой крестный путь, славу страстей и долготерпения своего...

Запечатлей же, преподобный отец, реченное тобою, изложи все письменно, я же вложу предсказание твое в нарочитый ларец, положу мою печать, и до праправнука моего писание твое будет нерушимо храниться здесь, в кабинете Гатчинского дворца моего. Иди, Авель, и молись неустанно в келье своей обо мне, Роде моем и счастье нашей Державы.

И, вложив представленное писание Авелево в конверт, на оном собственноручно начертать соизволил: «Вскрыть Потомку Нашему в столетний день моей кончины».

Далее П.Н. Шабельский-Борк пишет: «11 марта 1901 года, в столетнюю годовщину мученической кончины державного прапрадеда своего, блаженной памяти Императора Павла Петровича, после заупокойной литургии в Петропавловском соборе у его гробницы, Государь Император Николай Александрович в сопровождении министра Императорского двора генерал-адъютанта барона Фредерикса (вскоре пожалованного графским титулом) и других лиц Свиты, изволил прибыть в Гатчинский дворец для исполнения воли своего в Бозе почивающего предка.

Умилительна была панихида. Петропавловский собор был полон молящихся. Не только сверкало здесь шитье мундиров, присутствовали не только сановные лица. Тут были во множестве и мужицкие сермяги, и простые платки, а гробница Императора Павла Петровича была вся в свечах и живых цветах. Эти свечи, эти цветы были от верующих в чудесную помощь и предстательство почившего Царя за потомков своих и весь народ русский. Воочию сбылось предсказание вещего Авеля, что народ будет особо чтить память Царя-Мученика и притекать будет к Гробнице Его, прося заступничества, прося о смягчении сердец неправедных и жестоких.

Государь Император вскрыл ларец и несколько раз прочитал сказание Авеля Вещего о судьбе своей и России. Он уже знал свою терновую судьбу, знал, что недаром родился в день Иова Многострадального. Знал, как много придется ему вынести на своих державных плечах, знал про близ грядущие кровавые войны, смуту и великие потрясения Государства Российского. Его сердце чуяло и тот проклятый черный год, когда он будет обманут, предан и оставлен всеми...»[6]

Таким образом, если суммировать приведенные выше сообщения, выявляется следующая картина. То ли 11-го, то ли 12-го марта 1901 года в Гатчинский дворец то ли из Александровского дворца, то ли из Петропавловской крепости приехал император Николай II, где познакомился с пророчеством монаха Авеля, которое было положено в ларец то ли императором Павлом I, то ли его вдовой императрицей Марией Федоровной.

Легко заметить, что, совпадая в главном (посещении Николаем II Гатчинского дворца), в деталях С. А. Нилус и П. Н. Шабельский-Борк сильно расходятся. Отметим также, что все современные авторы, писавшие на эту тему в последнее десятилетие, либо цитируют, либо пересказывают информацию С. А. Нилуса и П. Н. Шабельского-Борк, не
Башенный кабинет Павла I Гатчинского дворца.
Фотография до 1941 г.

внося ничего нового. Причем, некоторые авторы, дословно списывая текст С. А. Нилуса, ссылаются на мемуары М. Ф. Герингер, хотя на самом деле, у С. А. Нилуса речь идет об ее устном рассказе.

Для того чтобы проверить приведенные высказывания обратимся, прежде всего, к официальным документам: камер-фурьерским журналам за 1901 г. Запись за 11 марта гласит:

«11 марта. Воскресенье.
Присутствие Их Величеств в Александровском Царскосельском дворце.
По утру Государь Император прогуливался в саду.
½ 11 часа утра в присутствии Их Величеств, великой княжны Ольги Александровны и сменившегося флигель-адъютанта великого князя Сергея Михайловича совершалась литургия в походной церкви, поставленной в угловой гостиной Александровского дворца.
По окончании богослужения Его Величество принимал принца Константина Петровича Ольденбургского.
В 12 час [зачеркнуто — В. С.]. К завтраку Их Величеств в 12 ч. приглашались
великий князь Сергей Михайлович
великая княжна Ольга Александровна
статс дама княгиня Голицина
фрейлина кн. Орбелиани
в. д. шталмейстера Жуковский
протопресвитер Янышев
дежурный флигель-адъютант гр. Шереметев
В 4 часу Их Величества катались в экипажах и затем прогуливались в саду.
В 8 часов за обеденным столом и Их Величеств кушали
Государь Наследник
великая княгиня Ольга Александровна
принц Петр Александрович
дежурный флигель-адъютант гр. Шереметев»[7].

Обращает на себя внимание заметка на полях страницы журнала: «Столетие со дня кончины в Бозе почивающего Императора Павла I.
Никаких распоряжений со стороны Высочайшего двора не было и повесток о панихиде не рассылалось.
При литургии присутствовали свитские дамы Ее Величества, проживающие в Царском Селе и дежурный флигель-адъютант»[8].

Запись за 12 марта также весьма лаконична:
«12 марта. Понедельник.
Его Величество изволил принимать с докладами в 10 часов утра дворцового коменданта генерал-адъютанта Гессе, а по возвращении с прогулки Его Высочество генерал-адъютанта великого князя Алексея Александровича с управляющим морским министерством Тыртовым, министра земледелия и государственных имуществ Ермолова и великого князя Николая Николаевича.
В 11-м часу Ее Величество принимала с докладом в д. гофмаршала гр. Бенкендорфа. В 12 часов имели счастье представиться государю императору по прилагаемому списку [список в деле отсутствует — В. С.]

В 1 ч. За завтраком у Их Величеств кушали:
Дежурный флигель-адъютант Государь Наследник
Великий князь Алексей Александрович
Великий князь Николай Николаевич
Великий князь Николай Михайлович
Великая княгиня Ольга Александровна
В 4 часу Их Величества выезд имели кататься, по возвращении Государь Император прогуливался в саду.
В 8 часов за обеденным столом у Их Величеств кушали
Государь Наследник
Великая княгиня Ольга Александровна
принц Петр Александрович
Во время обеда играл придворный струнный оркестр»[9].

Таким образом, согласно камер-фурьерскому журналу Николай II ни 11-го, ни 12-го марта в Гатчине не был. Равно, как не было высочайшего присутствия на литургии в Петропавловском соборе.

Официальные данные камер-фурьерского журнала мы можем проверить по дневнику императора Николая II, который сохранился в Государственном архиве Российской Федерации. Приведем полностью записи за эти дни:
«11-го Марта. Воскресенье.
Такая же дивная погода.
Ходили к обедне в 10 ½ в красную гостиную, где стояла наша походная церковь. Зав-тракали: дамы, Сергей, Жуковский, Янышев и Дмитрий (деж.).
Гулял и катал Аликс и Ольгу в санях. Занимался до 8 час. Обедали: Петя и Дмитрий.
12-го Марта. Понедельник.
Серый день, шел снег при ветре. Завтракали: д. Алексей, Николаша и Николай. Поехали покататься в санях, но погода для катанья была неприятная. Вечером наслаждались игрою нашего оркестра»[10].

Как видим, в дневнике также нет никаких упоминаний о посещении Гатчины 11 и 12 марта 1901 г. Как, впрочем, нет их и в течение всего марта 1901 года.

Согласно камер-фурьерскому журналу в 1901 года Николай II впервые посетил Гатчину 4 февраля, когда он выезжал на охоту. Этот выезд находит отражение в дневнике:
«4 го Февраля. Воскресенье.
Ясный нехолодный день.
После обедни отправился с Ерни и другими охотниками в Гатчину. Охотились в фазаннике. Я убил: 51 штуку, 9 куропаток, 41 фазана и беляка. [Подчеркивание в оригинале — В. С.]
Всего убито 291.
Вернулись в город в 5 ½ ч.»[11]

Следующий раз, согласно камер-фурьерскому журналу, Николай II посетил Гатчину, причем вновь выехав только на охоту без посещения дворца, в ночь с 6-го на 7-е апреля. Этот факт также находит отражение в дневнике:
«7-го Апреля. Суббота.
В 2 ч. Ночи отправился в Гатчино на мой глухариный ток. Пели они отлично. Я убил одного, кот. токовал на земле. Много снега лежало в лесу. Вернулся домой в 6 ч.»[12]. [Подчеркивание в оригинале — В. С.]

Во дворце же первый раз Николай II в 1901 году побывал 8-го апреля. Запись в камер-фурьерском журнале гласит: «В 7 час. 15 мин. Их Величества изволили проследовать по железной дороге в Гатчину, кушали за обеденным столом у императрицы матушки»[13].

В дневнике Николая в записи за это число читаем: «Поехали к обеду в Гатчино, куда Мама только что переехала. Провел с нею весь вечер»[14].

Кроме того, в апреле 1901 года император, как следует из камер-фурьерского журнала, посетил Гатчину еще четыре раза: 12-го, 15-го, 19-го и 27-го числа. Все эти поездки подтверждаются записями в дневнике.

Таким образом, в «пограничный» период к интересующим нас датам (11-12 марта 1901 года) можно отметить семь случаев посещения Гатчины Николаем II. Все они зафиксированы как в камер-фурьерском журнале, так и в дневнике. Поэтому крайне маловероятно (можно сказать, вообще невероятно), чтобы посещение 11-го или 12-го марта не нашло бы отражения в камер-фурьерском журнале и дневнике или хотя бы в одном из этих источников. Следовательно, сведения, приводимые С. А. Нилусом со слов М. Ф. Герингер, ошибочны. Что же касается П. Н. Шабельского-Борк, к его «историческим сказаниям» не следует относиться как к серьезной исторической литературе, поскольку этот автор с неимоверной легкостью обращается с историческим материалом и дает полный простор своей фантазии, с чем нам уже приходилось сталкиваться[15].

Отметим еще одно обстоятельство: 4-го марта 1901 года вдовствующая императрица Мария Федоровна из Аничкова дворца отбыла в Копенгаген, откуда вернулась только 29-го марта. Конечно, этот факт сам по себе ничего не доказывает. Однако весьма странно, что императрица-мать, наверняка зная о столь важном предстоящем событии для императорской семьи, уезжает не только из Петербурга, но и из России. Это тем более странно в связи с тем, что после смерти императора Александра III Гатчинский дворец в неизмеримо большей степени был резиденцией Марии Федоровны, чем Николая II.

Обратимся теперь к другой стороне проблемы. В нашем распоряжении имеется целый ряд описей Гатчинского дворца, составленных в XIX веке. И ни в одной из них не отмечено наличие запечатанного ларца, стоящего на пьедестале и содержащего какие бы то ни было таинственные послания. Описи в то время составлялись довольно тщательно (мы не затрагиваем в данный момент их научный уровень), поэтому наличие в Гатчинском дворце подобного ларца маловероятно. Тем более, что 28-го марта 1872 года в Гатчинское дворцовое правление поступило письмо из канцелярии великого князя Николая Константиновича, в котором говори-лось о его пожелании иметь список вещей, принадлежавших императору Павлу I и хранившихся в Гатчинском дворце. В связи с этим была составлена подробная опись, включавшая 1035 предметов[16]. В этой описи никаких упоминаний о ларце также нет, хотя, к примеру, упоминаются такие мелочи как:
…«Тонкой белой бумаги — 11 листов
Засушенный цветок — 1
4-х угольных карточек чистых из белой бумаги — 44
Конвертов распечатанных — 13»[17] и т.д.

Что же могло послужить источником информации для М. Ф. Герингер и, соответствен-но, дать толчок возникновению легенды?

1-го марта 1901 года исполнилось двадцать лет со дня гибели императора Александра II, когда в высочайшем присутствии действительно проходила поминальная служба в Петропавловской крепости. Это событие нашло отражение, как в камер-фурьерском журнале, так и в дневнике Николая II, который записал: «20 лет прошло с того ужасного события. В 11 час. поехали в крепость на заупокойную обедню»[18]. Быть может, впечатления от этого события врезались в память М. Ф. Герингер, и произошло определенное смешение событий.

Кроме того, в анфиладе парадных залов Гатчинского дворца действительно был предмет, который с некоторой натяжкой мог быть назван пьедесталом. Речь идет о тумбе, находившейся в начале XX века в Парадной опочивальне Центрального корпуса дворца. Эта тумба хорошо видна на фотографии опочивальни в выпуске журнала «Старые годы», посвященном Гатчине[19]. Правда, стоял на ней не ларец, а ваза, и не было никакого шнура вокруг. Но, тем не менее, она явно бросалась в глаза (в первую очередь своим несоответствием интерьеру зала) и, наверное, запоминалась посетителям.

Наконец, свою роль могла сыграть история, произошедшая, правда, гораздо позднее — в 1905 году. Заведующий собственными его императорского величества библиотеками В. В. Щеглов в Оружейной галерее Гатчинского дворца обнаружил запечатанный стеклянный ящик с этикеткой: «семь запечатанных конвертов, принадлежащих Государю Императору Павлу Петровичу…» Когда ящик вскрыли, в нем оказались некоторые вещи Павла I, сохраненные Марией Федоровной, как «дорогая память о супруге». Но никаких бумаг с пророчеством там не было[20].

Быть может, впечатления от этих событий и от посещений Гатчинского дворца, где М. Ф. Герингер наверняка бывала, оставили свой след в ее памяти, а стремление к «чуду» и фантазия писателей довершили остальное[21]. У нас нет оснований ставить сегодня под сомнение наличие пророчеств Авеля, однако, несомненно, на наш взгляд, что если Николай II и познакомился с ними, то это произошло не 11 или 12 марта 1901 года, и уж точно не в Гатчинском дворце.




Парадная опочивальня Гатчинского дворца.
Фотография начала XX века.