Творчество Николая Александровича Львова в области архитектуры и садово-паркового искусства хорошо известно. Талантливый самоучка, не получивший систематического архитектурного образования, но, благодаря своей эрудиции, любви к истории и искусству, и интересу к работам зарубежных мастеров, он становится не просто теоретиком архитектуры, но и практиком, возводящим здания среди садов и парков, устроенных, зачастую по собственным проектам. Путешествия Львова по Италии и Франции давали богатейшую пищу для размышлений, а наблюдательность и тонкий вкус помогали использовать накопленные знания в своих собственных произведениях, но уже с учетом специфических особенностей природа, рельефа и климата России, а также характера заказчика, для которого выполнялись те или иные работы. Н. А. Львов выполнял заказы, преимущественно для своих друзей и родственников, а его покровителем в сферах, близких к императорскому двору становится Александр Андреевич Безбородко.

В 1797 году Львов начинает в Гатчине работы, связанные со строительством землебитного Приоратского дворца на Черном озере. Уникальное сооружение до сих пор является одним из необычнейших украшений Гатчинского дворцового парка, со временем дворец стал своеобразным символом города Гатчины, но в настоящей статье речь пойдет не о нем, а о другой, менее известной парковой композиции, сооружение которой приписывается Николаю Львову.

В путеводителе по Гатчине, изданном в 1925 году В. Я. Курбатов писал: «если же от фермы направится дальше, по речке Гатчинке, то около одного из разливов увидим Руинный мост, разбросанные колонны и подобие небольшого амфитеатра у небольшого бассейна. Подобного рода убранства в садах были как бы воспоминанием о тех колоссальных бассейнах, которые устраивались в садах римских императоров и где разыгрывались пышные морские сражения. Такие бои назывались «наумахиями». В знаменитом парижском саду Монсо, который несомненно Павел и его супруга посетили, будучи в Париже, был устроен такой же бассейн…» В настоящее время на этом месте с трудом можно разглядеть остатки былой красоты, да и по поводу авторства и назначения постройки до сих пор существуют сомнения. Попробуем разобраться в этих непростых вопросах.

И так, замечательный архитектор и ученый, охваченный новаторской идеей землебитного строительства работает в императорской резиденции, и однажды получает предложение от главноуправляющего Петра Хрисанфовича Обольянинова сделать «что-нибудь прекрасное» из обычного ручейка на окраине Гатчинского парка. Со свойственной ему выдумкой и мастерством Львов тут же принимается за работу. В своих воспоминаниях Елизавета Николаевна Львова писала, что на сочиненном плане «он представил, что быстрый ручей разрушил древний храм, которого остатки, колонны и капители, разметаны были по местам, а иные, в половину разрушенные, еще существовали».

Из архивных материалов известно, что в начале июня 1797 года у каскада в Сильвии начались земляные работы, а в начале октября этого же года поступило распоряжение выдать деньги «мещанину Никифору Степанову за обделку в Сильвии у каскада ключа…» Да и сам Н. А. Львов, в своей записке об использовании денежных средств на строительство Приората, поданной 14 ноября 1798 года, указывал, что часть средств была использована «на другое строение», и, в частности, на каскад. Таким образом, можно считать, что участие Львова в создании руинного каскада в Сильвии в Гатчинском парке, подтверждается рядом документов. К сожалению, в скупых на описания денежных документах не встречается каких-либо описаний, и мы не знаем, каким же задумывался каскад и ключ близ него.


Вид каскада в Сильвии. Лист из I-го Кушелевского альбома.

На одном из листов I-го Кушелевского альбома из собрания ГМЗ «Гатчина» представлен «Вид каскада»: пейзаж, в центре которого представлен широкий двухступенчатый каскад с двумя арками неправильной формы, выложенными из дикого камня, поддерживающими деревянный пешеходный мостик, перила которого устроены из «кокор» — неокоренных ветвей деревьев. По обе стороны каскада вниз полукругом спускаются две каменные лестницы, вдоль которых стоят обломки колонн. Слева внизу, у подножия лестницы каменное «корытце» ключа, напоминающее по конфигурации фундамент небольшого здания, справа от которого возвышается колоссальный обломок колонны. Все это вполне соответствует воспоминаниям Е. Н. Львовой. Гуашь из Кушелевского альбома можно датировать 1798 годом, как и большинство пейзажей из этого же альбома, на которых стоит эта дата. К сожалению, неизвестно, насколько соответствовал этот пейзаж натуре, скорее всего материалом для его создания, судя по грандиозности замысла, послужили проектные чертежи или наброски автора.


Н. А. Львов. Каскад в Никольском-Черенчицах. 1789. Лист из Львовского альбома.

Искусственные руины, распространенный элемент в садово-парковом искусстве второй половины XVIII века, широко применял в своем творчестве и Николай Львов. Достаточно вспомнить его работы в Торжсковских усадьбах Черенчицы, Митино, Василево и других. На рисунках Львова, выполненных в разное время, также часто встречается такой элемент, как руины с включением классических колонн и их обломков, гроты, обделанные «диким» камнем. И «руинные каскады», один из которых изображен в «Львовском альбоме», хранящемся в музее-заповеднике «Гатчина». Под рисунком имеется подпись, сделанная рукой Н. А. Львова: «Сентября 10е 1789 года Черенчицы».


Парк Монсо. Современная фотография.

Интересно, а можем ли мы проследить как возникали замыслы тех или иных сооружений? Давайте попробуем… Путешествуя по Европе Николай Александрович имел возможность познакомится с европейскими образцами архитектуры и садово-паркового искусства и оценить их плюсы и минусы. Так, во Франции он был два раза, в 1775 и 1776-77 годах. Будучи там в 1777 году, Н. А. Львов посетил парк Монсо, о чем его друг И. И. Хемницер оставил запись в своем дневнике: «Мая 7 были в саду герцога де Шартра. Сад сей весь сделан английским: дом… не огромный, но со вкусом построенный… В саду представлены руины греческия, римских зданий, египетские пирамиды и гробницы, олимпийские игры…и все довольно пространны и огромны; … разные пещеры и другие руины… Ехав из Парижа, заезжали… в… Сад довольно изрядный и просторный; местоположение хорошее, фонтанов довольно, садик английский недавно еще разведен…» В начале статьи уже упоминалось о том, что композиция в Гатчинском парке напоминала Наумахию знаменитого французского парк Монсо. По свидетельству А. Де Лаборда, Наумахия была наиболее выдающимся украшением парка, и представляла собой изысканной формы колоннаду-руину огибавшую полукруглый бассейн, использовавшийся для катания на лодках. Но автор отмечает, что она была бы более прекрасна, если бы воду в бассейне меньше тревожили. Так думали в начале XIX века во Франции.


Парк Монсо. Современная фотография.

Известно, что для украшения садов во второй половине XVIII века широко использовалось подражание античности. Раскопки в Италии, сохранившиеся руины, зарисовки и фантазии путешествующих художников давали пышные «всходы» на хорошо подготовленной почве частных европейских парков, как нельзя лучше вписавшись в модные течения.

Но что же представляла собой «наумахия» на своей родине, в Италии? Для этого нужно вернуться к началу нашей эры, когда могучая процветающая Римская империя, используя наследие ушедших цивилизаций, создавала свою культуру, свой мир, ставший впоследствии основой той самой «античности», которая так восхищала просвещенные умы Европы в XVII-XIX веках.

У римлян существовало три типа загородных вилл: «рустика» – сельскохозяйственная вилла, «урбана» — увеселительный дворцово-парковый комплекс, предназначенный для отдыха и развлечений, и «фруктуария», основу которой составляли фруктовые деревья, причем плодовый сад очень эффектно прорезался аллеями из тенистых неплодовых деревьев. В композициях своих вилл римляне часто использовали греческие формы и названия, утратившие свое первоначальное значение. Так части вилл назывались «Академией» и «Ликеем» — по образцу одноименных греческих гимнасиев, но спортивных устройств там не было. Распространены были и нимфеи в виде грота с источником. Ипподромом называлась часть сада с характерным планировочным рисунком. Римские загородные резиденции, окруженные садами или стоящие на фоне дикой природы, на берегу моря или проточного ручья, потрясали воображение зрителей разнообразием и причудливостью облика, роскошью и пышностью внутренней отделки, богатством коллекций произведений искусств, собранных на них.


Каноп. Вилла Адриана в Тиволи. Современная фотография..

«Одним из величайших архитектурных политиков всех времен» называли императора Адриана, бывшего наместника Афин, правившего с 117 по 138 год. Знаменитая вилла Адриана в Кампанье под Тиволи (недалеко от Рима), является крупнейшей римской виллой из построенных когда-либо. Построена между 118 и 134 годом, она ни по своей отделке, ни по общему проекту не была похожа на какую-либо другую. Комплекс виллы был подобен музею под открытым небом, поскольку Адриан, будучи знатоком искусства, разместил здесь сою коллекцию египетских, классических и современных произведений. Любовь к искусству, истории и путешествиям привели императора к идее превратить в экспонаты музея и сами здания виллы. Они названы в честь знаменитых греческих памятников, которые Адриан видел во время своих путешествий. Так, например, сад-ипподром был украшен Стоей Пойкиле (в переводе «расписная»), названной так по примеру афинской стои (галереи, колоннада общественного назначения), под сенью которой собирались философы школы Зенона, прозванные за это стоиками. Вилла в Тиволи состоит из садов, названных Академия, Ликей и сад Перикла. Был там и чисто декоративный водоем, названный Каноп в честь канала между курортом Каноп и Александрией. На берегу Канопа стояли копии греческих скульптур, включая копии кариатид Эрехтейона, на одном конце находился Серапеон, напоминавший о святилище Сераписа в египетском Канопе. «Несмотря на печальные события, связанные с этими местами — в Ниле утонул любимец императора Антиной, в память которого был установлен особый культ — бассейн служил "Навмахией" (по гречески это значит "морское сражение"), местом для игрушечных боев миниатюрных кораблей».


Каноп. Вилла Адриана в Тиволи. Современная фотография.

Посетитель виллы мог видеть даже вход в Аид, возле которого стояла статуя Цербера, и греко-дорический круглый храм Венеры, копия храма на острове Книд в Малой Азии, от которого открывался обзор на так называемую Долину храмов, напоминавшую о знаменитой Темпейской долине в Фессалии. На территории виллы располагалось несколько нимфеев и театров, в том числе «морской», с колоннадой и греческой скульптурой. Виллу Адриана в Тиволи в немалой степени можно считать «источником архитектурных тем» всего садово-паркового искусства Европы.

Таким образом, и герцог Шартрский в 1780-е годы в своем парижском саду Монсо в угоду моде попытался соединить архитектурные образы разных стран. Среди этого разностилья появляется и водоем, также окруженный колоннадой и названный Навмахией. «Лиричная парижская Навмахия, осененная плакучими ивами, является редким случаем двойного подражания: египетский образец и его древнеримская переработка». Сам Николай Александрович Львов не оставил воспоминаний о посещении парка Монсо, но, видимо, увиденное произвело на путешественника неизгладимое впечатление и совпало с его еще не оформившимися окончательно замыслами. Не случайно в 90-х годах он пытается создать нечто подобное в Московском парке А. А. Безбородко. Но, как натура творческая, он не стал слепо повторять виденный им образец, тем более, что по отзывам современников, тот не представлял собой нечто выдающееся, а был просто данью капризной моде.


Н. А. Львов. Проект парка графа А. А. Безбородко в Москве.

Проект сада графа А. А. Безбородко был разработан Н. А. Львовым в 1797-1799 годах в связи с предполагавшимся строительством усадьбы князя в Москве, на берегу Яузы в районе Воронцова поля. Мы не будем подробно рассматривать этот интереснейший проект, хранящийся в Научно-исследовательском музее Академии художеств в Петербурге. Проект с обширными комментариями был опубликован в 1954 году Г. Г. Гриммом. Обратимся непосредственно к интересующей нас теме: в нижней части парка, прилегающей к Яузе, Львов предполагал расположить Навмахию, Ликею и Гипподром. Обратите внимание, как перекликается эта идея с рассмотренными выше садами римских вилл, тем более, что в пояснительной записке об устройстве нового сада на месте старого, сам автор указывает, что «… сии пруды (речь идет о двух прудах старого парка — С. А.), один от другого перешейком только уским отделенные, подали художнику совсем новую мысль, великолепие древних гимнастических игр возобновляющую. Четвероугольный пруд превратил он в полукруглую Навмахию… Летом определено оное как для игр на воде и для гулянья на Гондолах, а зимою служит оное поприщем для беганья на коньках по льду. Второй пруд продолговатую фигуру имевший, обращен в водяную Лицею, по которой на маленьких Гондолах делается регата… кругом водяной Лицеи расположен для ристалища на колесницах Гипподром…»

Насколько созвучно это описание виду и идее римских вилл! Но, как известно из дневников Львова, во время своего путешествия по Италии в 1781 году, из которого он вернулся убежденным палладианцем, он не побывал ни на одной древней вилле, то есть с «оригинальными» античными садами он мог быть знаком только по увражам и репликам в Европейских парках. С другой стороны именно с именем Николая Львова связывают развитие нового, «италианского вкуса» в русской архитектуре последней четверти XVIII века. И, как писал один из исследователей творчества архитектора, М. А. Ильин, одна из существенных особенностей творчества Н. А. Львова «заключается в том, что он порывает с традициями французского классицизма, представленного в работах Деламота, Баженова, раннего Старова и других. Творчество Николая Львова может служить как бы рубежом водораздела в развитии классицизма в России. Предшествующие двадцать лет прошли под знаком французских образцов, но приехавшие в 1779-80 гг. Камерон и Кваренги внесли совершенно иное звучание в господствовавшую тогда архитектуру классицизма. Они привезли новые идеи и образцы, однако их опередил Н. А. Львов, как Камерон и Кваренги, горевший одинаковой верой в бессмертные каноны Палладио и создававший произведения принципиально им родственные».


Вид Навмахии в Гатчинском парке. Фотография начала XX века.


Вид Навмахии в Гатчинском парке. Фотография начала XX века.


Вид Навмахии в Гатчинском парке. Фотография начала XX века.


М. В. Красовский. Наумахия. 1938 г. ГНИМА им. Щусева.


Но, вернемся в Гатчину. Каскад в Сильвии и благоустройство прилежащей территории, с «обделкой» колюча, как мы помним, производилось в 1797-99 году, одновременно с разработкой проекта парка графа А. А. Безбородко в Москве. Оба проекта, как мы видели, восходят все-таки именно к итальянским «образцам» архитектуры и садово-паркового искусства. На протяжении всего XIX века руинный каскад в Гатчине поддерживался ремонтами, и выглядел этот уголок парка очень романтично. Нарочито «изъеденные временем» арки гатчинского каскада, обломки «античных колонн» вокруг миниатюрного бассейна, действительно напоминающего руины многочисленных построек римских вилл хорошо видны на фотографиях начала века, и на обмерах, выполненных М. В. Красовским в 1938 году. Интересно, что само название «Наумахия», в отношении прототипа (но не самого сооружения) этого небольшого романтического ансамбля прозвучало впервые только в 20-х годах XX века, в публикациях, посвященных Гатчинскому парку, на чертеже М. В. Красовского, кстати, «Наумахия» — название самого колодца.

На пейзаже Семена Щедрина «Каскад в Сильвии», хранящийся в настоящее время в ГМЗ «Гатчина», мы видим только валунный каскад на речке, показанный приблизительно с той же точки, что и каскад из «Кушелевского альбома» (вдали видны Сильвийские ворота, в том же ракурсе, что и в альбоме), но нет ни моста, ни ключа. Даты на пейзаже нет, но условно его создание относится к 1798 г. Может быть, каскад, или что-либо подобное, например — пороги, уже существовали на этом месте, и Львов просто решил украсить пейзаж, внеся в него элегическую нотку? Бесспорным остается одно — великолепные Гатчинские пейзажи приобрели особое настроение, благодаря творческому участию прекрасного мастера садово-паркового искусства Николая Александровича Львова.







С. Щедрин.
Каскад в Гатчинском
парке.